— Дайте ей ещё одну таблетку.
Стюардесса пожала плечами и пошла за лекарством. Сужди неторопливо двинулся вслед за ней.
— Мама, — зашептала девочка на ухо матери, — я правильно плачу?
— Ты делаешь все очень хорошо, — так же шепотом ответила мать. И маленькая Люси заревела ещё громче.
Эмили Нэш, идущую по проходу, остановила ещё одна молодая женщина, и Сужди услышал, как та попросила принести гигиенический пакет: её малыша тошнит.
— А ваш ребенок не может не плакать? — со злостью спросил Кирим, подходя к ним.
— Представьте себе, нет. Все дети, когда им плохо или нездоровится, плачут.
В середине салона с кресла поднялся мужчина и, взяв за руку мальчика, направился в сторону туалета.
— Почему вы встали?! — закричал Сужди, недобро сощурившись. Он начинал терять терпение.
За мужчину ответил Абдул, расположившийся в отсеке камбуза.
— Они уже пятый раз идут. У них понос.
— Ой, папа, — захныкал мальчик, — быстрее, я не могу терпеть.
— Так нам можно идти? — спросил мужчина.
Кирим Сужди снял очки и сдавил лицо сильными пальцами. Голова раскалывалась он невыносимых воплей. Его Рахмон и Теймур не такие, как эти хлипкие американские выродки. Они совсем ещё маленькие, но уже сильные, характером — в отца. Кирим попытался вспомнить, слышал ли он хоть раз от своих детей болезненные стоны, капризные жалобы, — и не вспомнил. Может быть, грудными они плакали, но он не мог знать этого, в то время он сидел в тюрьме немецкого города Лейпцига. А когда его выпустили, близнецам было уже по четыре года.
— К борту направляются два человека, — громко предупредил Абдул.
— Держи их на мушке.
Сужди посмотрел на две приближающиеся фигуры и вновь переключился на стоящих на бетоне женщин. У афро-американки была тупая рожа с глазами навыкат, и она, словно исполняя ритуальный танец, ритмично припадала то на одну, то на другую ногу. Просторный короткий сарафан колыхался на ветру, прильнув спереди к её телу.
— Освободите детей! — кричала стоявшая чуть сзади толстозадая еврейка. Ей вторил голос худой блондинки:
— Вы не имеете права! — Ее пышная шевелюра, чернеющая у корней волос, в протестующем режиме раскачивалась из стороны в сторону вместе с головой. — Освободите заложников!
Еще у четырех чернявых женщин надписи были сделаны и на майках. Сужди, сильно прищурившись, на этот раз прочел сам: «Террор не пройдет!»
— Абдул, отбери самых горластых детей — и на выход. Мы обменяем их на этих женщин. В количестве не проиграем, но избавимся от шума.
— Если только эти не продолжат галдеть в самолете.
— Ну, их мы успокоим быстро. — Он вновь окинул блондинку долгим оценивающим взором и сделал широкий жест внутрь самолета: — Леди, вы можете присоединиться.
От него не ускользнуло явное замешательство среди демонстранток. У негритянки лицо сразу вытянулось и посерело; еврейка опустила глаза; остальные вопрошали друг на друга растерянными глазами. Их воинственный пыл испарился, срезанный коротким предложением. Только блондинка сохраняла непринужденность и спокойствие.
— Освободите детей, — в который раз повторила она, — и мы примем ваше предложение.
— Лично я не полезу в самолет, — отказалась молодая девушка в джинсовом комбинезоне с обрезанными штанинами.
— Правильно, Мон, — поддержала её одна из подруг. — Наше дело требования путем митингов и демонстраций. Я, например, могу даже поголодать.
— Ну и валите отсюда! — зло прикрикнула на них крашеная. — Кто ещё обкакался?
Похоже было, что из остальных — никто.
Сужди ухмыльнулся.
— Сейчас подадут трап, и вы сможете подняться на борт.
Негритянка воспрянула духом.
— Конечно! — сказала она. — Но пока самолет не покинут все дети — мы туда ни ногой!
— Вы деловая женщина, — иронично заметил Сужди. — Но обмен будет равный — семь на семь.
Блондинка кокетливо улыбнулась.
— А я не потяну за двоих?
— В другой обстановке я бы ответил «да».
— Придется соглашаться, — объявила старшая и остановила свой взгляд на понурой еврейке. — Изольда, хочу тебе сказать, что я никому ничего не навязываю. Ты вольна покинуть нас.
Последние её слова прозвучали излишне театрально.
2
Сужди хоть и обещал произвести равный обмен, но сделал больше. Через десять минут по трапу спускались шесть взрослых со своими детьми. Мужчина, сын которого маялся животом, держал на руках ревущего Джонни: Кирим наказал-таки вредную старуху. Но она оказалась действительно железной бабкой. Церемонно поцеловав малыша в лоб, она передала его из рук в руки счастливому мужчине.
Кертис и сержант Маккинзи стояли в десяти шагах от трапа, ожидая освобожденных заложников.
— Должен высказать вам свою благодарность и выразить восхищение по поводу вашего мужества, — громко сказал полковник, обращаясь к уже поднимавшимся по трапу женщинам.
Неугомонная блондинка обернулась.
— Лучше бы вам, папаша, восхититься нашей женственностью, — посетовала она с грустной улыбкой, а глаза её поймали мелькнувший яркий блик оптического прицела снайперской винтовки.
Сужди остановил её, провел рукой по груди, спине, совсем необязательно — по внутренней стороне бедер; из кармана шорт извлек водительское удостоверение: Памела О'Нили. Он указал рукой на эластичную ленту, державшую её высокую прическу.
— Снимите.
Она пожала плечами и освободила себя от ленты.
— Прошу вас, Памела.
Обыск носил чисто формальный характер, так как женщины одеты были легко и одежда была облегающей. Кроме сарафана негритянки; когда Абдул залез к ней под подол, она завращала глазами и хихикнула. А идя по проходу между кресел, несколько раз обернулась на него.
— Все в конец салона, — говорил каждой Сужди. — Занимайте освобожденные места. Сидеть тихо, разговаривать только по-английски. Передвижение запрещено, у кого возникнет надобность — поднимать руку. Всем в конец салона…
Чернокожая уселась в двенадцатом ряду рядом с потным, нервничающим толстяком, который слепо читал «Ти-Ви гайд» — телевизионный вестник. Таким образом, она возглавила группу заложников. Положив ногу на ногу, она бросала заинтересованные взгляды на Абдула. Остальные расположились ближе к хвосту самолета.
Блондинка плюхнулась в кресло в последнем ряду по соседству с «железной бабкой».
— Не знаю, как вас и благодарить, — соседка положила сухую ладонь на руку девушки. — Вы освободили моего внука.
— Работа такая, — сокрушенно вздохнула она, внимательно вглядываясь в лицо женщины. — Я сильно растрепана?
— Есть немного. Хотите, я дам вам расческу?
— Именно её я и хотела попросить.
Старушка полезла в сумку и достала щетку для волос. Тряхнув головой, девушка начала расчесываться, поправляя свободной рукой волосы. Когда она привела себя в порядок, пожилая дама с удивлением обнаружила у неё на коленях небольшой пистолет.
— Вы не боитесь выстрелов? — тихо спросила девушка и зачем-то подмигнула.
Старушка некоторое время молчала, но потом улыбнулась, и морщинки разбежались по её лицу.
— Мой муж — бывший военный, — сообщила она. — А как вас зовут?
— Называйте меня Памела. Только говорите громче, мы же с вами просто знакомимся.
— Очень приятно, Памела. А я — Барбара Квин, 67 лет.
— Рада познакомиться, Барбара, — девушка перешла на шепот, одолжив у соседки зеркальце и губную помаду. — Я спрашиваю — вы коротко отвечаете. Если понадобится что-то или куда-то показать, укажите глазами, я пойму.
Она пожевала губами и отвела зеркальце подальше, поймав в отражении скучающего террориста. Он стоял позади неё в проеме открытой двери, ведущей в хозяйственный блок.
— Спасибо, Барбара, — она положила ей в сумку помаду, зеркало и пистолет. — Сумку не закрывайте. Нет-нет, не разворачивайте её ко мне, неожиданно выхватывать и палить я не буду.