ПОСЛЕ АПОКАЛИПСИСА
Сборник рассказов
Составитель: Василий Владимирский
Приказано выжить
Что такое «постапокалиптическая фантастика»? Прежде всего это история выживания — в мире, перепаханном ядерной войной, замерзшем, погрузившемся в пучину вод, захваченном злобными инопланетянами или агрессивными соседями, и так далее и тому подобное. Человеческое воображение за столетия породило множество самых разных версий Конца Света, одна ужаснее другой: не зря каждый год предсказатели и астрологи предрекают нам то заход Пятого Солнца, то неминуемое падение метеорита, то Рагнарёк, то разрушительные последствия «ошибки 2000»… Однако сама по себе катастрофа в литературе скорее фон, на котором ярко проявляются как лучшие, так и худшие качества представителей рода homo sapiens. Как уцелеть, спасти своих близких, поднять цивилизацию из пепла, когда вокруг царят хаос, анархия и смерть? Вот в чем вопрос.
Отечественная фантастика имеет богатый опыт по части моделирования такого рода экстремальных ситуаций. И среди авторов «четвертой волны», и среди восходящих звезд НФ хватает специалистов по описанию «мира после катастрофы». Собственно, в литературе представлено лишь два верных пути, ведущих к спасению. Можно уподобиться кровожадному зверю, стать самым свирепым, самым опасным хищником в изувеченном катастрофой мире и выживать за счет более слабых и незащищенных. Предельный индивидуализм, постоянная борьба за еду, воду, топливо, патроны, палец, будто приросший к спусковому крючку… Классический пример такого рода отношений показан в рассказе Вячеслава Рыбакова «Носитель культуры», давно вошедшем в золотой фонд нашей фантастики. А можно выбрать путь миссионера, собирателя земель, несущего надежду и утешение людям, все потерявшим в пламени катастрофы. Этим занимаются, в частности, герои романа Эдуарда Геворкяна «Времена негодяев» и примыкающей к нему повести «2032 год: Путешествие к Северному пределу».
На страницах нашего сборника вы сможете познакомиться со всем спектром промежуточных вариантов «стратегии выживания». Причем далеко не всегда герои делают правильный выбор: зачастую безумное, ослепляющее желание уцелеть заводит их в глухой тупик, как в повести Кирилла Бенедиктова «Точка Лагранжа». Но не зря говорится: «Предупрежден — значит, вооружен». Надеюсь, если случится худшее и Апокалипсис разразится, вы, дорогие читатели, выберете правильный путь и не повторите этих ошибок.
Впрочем, тьфу-тьфу-тьфу, сплюнем через левое плечо: может, еще и обойдется…
Василий Владимирский
Вячеслав Рыбаков
НОСИТЕЛЬ КУЛЬТУРЫ
Тугой режущий ветер бил из темноты, волоча длинные струи песка и пыли. От его неживого постоянства можно было сойти с ума; на зубах скрипел песок, от которого не спасали ни самодельные респираторы, ни плотно стиснутые губы. С вершин барханов срывались мерцающие в лунном свете шлейфы и ровными потоками летели по ветру.
Дом уцелел каким-то чудом. Его захлестывала пустыня; в черные, бездонные проломы окон свободно втекали склоны барханов, затканные дымной пеленой поземки. Видно было, как у стен плещутся, вскидываясь и тут же опадая, маленькие смерчи.
На пятом этаже в трех окнах подряд сохранились стекла.
— Это может быть ловушкой, — проговорил инженер.
Крысиных следов не видно, подумал музыкант, и сейчас же шофер сказал:
— Крысиных следов не видно.
— Ты шутишь? — качнул головой инженер. — На таком грунте, при таком ветре? Они не продержатся и получаса.
Долгая реплика не прошла инженеру даром — теперь ему пришлось отвернуться от ветра, наклониться и, отогнув край марлевого респиратора, несколько раз сплюнуть. Плевать было трудно, нечем.
— Войдем в тень, — предложил пилот, почти не размыкая губ. — Мы как мишень. Там обсудим.
— Что? — пробормотал шофер. — Обсуждать — что? Глянь на луну.
Мутная луна, разметнувшаяся по бурому небу, касалась накренившегося остова какой-то металлической конструкции, торчащей из дальнего бархана.
— Садится, — сказал друг музыканта. Он очень хотел, чтобы уже объявили привал. Ремни натерли ему плечо до крови.
— Именно, — подтвердил шофер. — Скоро рассвет. Все одно, день-то переждать надо.
— Приметный дом, — проговорил пилот задумчиво.
— Пять дней их не встречали, — ответил шофер.
— Отобьемся, — сказал друг музыканта. — Вам ведь доводилось уже.
Пилот только покосился на него, усмехаясь полуприкрытыми марлей глазами.
— Устали мы очень, — сообщила мать пилоту, и тот, помедлив, решился:
— Оружие на изготовку. Первыми — мы с шофером, в десяти метрах парни, затем вы с дочерью. Инженер замыкает. Вперед.
Музыкант попытался сбросить автомат с плеча так же четко, как и все остальные, но магазин зацепился за металлическую застежку вещмешка, и оружие едва не вырвалось из рук. Музыкант только плотнее стиснул зубы и ребром ладони перекинул рычажок предохранителя. Пилот и шофер уже удалились на заданную дистанцию; из-под ног их, вспарывая поземку изнутри, взлетали темные полосы песка. Увязая выше щиколотки, наклоняясь навстречу ветру, музыкант двинулся за первой двойкой, стараясь ставить ноги в следы пилота. Рядом он чувствовал надежную близость друга, сзади тяжело дышала мать. С автоматом в руке музыкант казался себе удивительно нелепым, игрушечным — какой-то несмешной пародией на «зеленые береты». Никогда он не готовил своих рук к этому военному железу, но вот чужой автомат повесили ему на плечо, и теперь палец трепетал на спусковом крючке. Идти было очень трудно.
Они вошли в окно и в комнате сомкнулись. Пилот отстегнул с пояса фонарик.
— Дверь, — коротко приказал он, левой рукой держа на изготовку автомат.
Инженер и шофер прикладами проломили дверь, намертво завязшую в наметенном песке. Сквозь неровную пробоину пилот направил луч света в открывшуюся комнату и сказал:
— Вперед.
Музыкант, а затем его друг вошли в пробоину, навстречу своим тусклым, раздутым теням, колышущимся на стене.
— Все нормально, — сообщил музыкант, еще водя дулом автомата из стороны в сторону. Здесь было тише, и песка на полу почти не оказалось. В комнату втиснулись остальные.
— На лестницу, — сказал пилот. — Порядок движения прежний.
Они вышли на лестницу. Напряжение стало спадать: отдых неожиданно оказался совсем близким.
— Крысиных следов не видно, — проговорил шофер.
Тонкий слой песка покрывал ступени, смягчая звук шагов. В выбитых окнах завывал ветер, где-то билась неведомо как уцелевшая форточка.
— Интересно все-таки, мутанты это или пришельцы? — спросил друг музыканта, обращаясь к инженеру. — Что по этому поводу говорит наука? — Автомат он нес в левой руке, держа за ремень, а правую ладонь, оберегая плечо, подложил под лямку вещмешка.
— Разговорчики, — не оборачиваясь, бросил шедший на полпролета выше пилот.
— Как он мне надоел, — шепнул, наклонившись к уху музыканта, его друг. — Буонапарт…
— А ты представь, как мы ему надоели, — так же шепотом ответил музыкант. — Едим как мужчины, а проку меньше, чем от женщин…
— Прок, прок… Какой теперь вообще может быть прок? Протянуть подольше в этом аду?
Музыкант молча пожал плечами.
— А зачем?
— Чтобы спокойно было на душе, — помолчав, ответил музыкант. Он задыхался на долгом подъеме, сердце уже не выдерживало.
— Чтобы спокойно было на душе, надо оставаться собой. И когда берешь, и когда даешь. Не насиловать ни других, ни себя. Не обманывать принесением большего или меньшего количества пользы… проку, как ты говоришь… чем это естественно. Оставаться собой — максимум, что человек вообще может.
— И максимум, и минимум, — вставил все слышавший инженер. — Смотря по человеку.
— «Не измени себе, — ответил друг музыканта, — тогда ты и другим вовеки не изменишь…» Старик Шекспир в этих делах разбирался лучше нас всех, вместе взятых.
— Разговорчики, — повторил пилот. — Наш этаж. Налево.