17 августа
Интересная история вечером произошла. Заходит в скайп Ленька Жилин, из параллельного класса, мы с ним на Мальту ездили с родителями. Говорит, ночью у них выпала вилка из розетки, холодильник разморозился и потек. А под утро собака пошла пить, она у них аккуратная, ну, наткнулась на огромную лужу, и ей порвало шаблон. Подвывая от непонимания, примчалась в спальню всех будить и объяснять, что лужу сделала не она.
Мы посмеялись.
Потом Ленька говорит:
“Ну, как в субботу Анька время провела?”
Я подумал, что это такой прикол. А он сбросил мне скрин Анькиной переписки. С Ламбой, конечно. Я и раньше знал, что они переписываются. Например, в каменном веке в чужую переписку в принципе не заглядывали, но я-то из другого времени, я сам в школьной анкете на вопрос “Чего стыдится современный человек?” ответил, как все: “Ничего”.
Аньке в честности не откажешь.
“Чувства разыгрались, а до секса не дошло”.
Это она прикалывалась. Надо поддерживать в ней такие настроения.
Правда, жалуется: “Женька, весь вред от родителей. Нас надо маленькими от родителей отбирать”.
“А кому отдашь? Новые родители тоже что-нибудь придумают или запьют, как прежние”.
“Я не знаю. Что делать, Женька?”
“Репликатор вещей построить”.
“О чем это ты?”
“О репликаторе всего”.
“И тогда у всех всё будет?”
“Ну да, – ответил Ламба. – Только все равно новые родители не выдержат и от вечной жадности пустят репликатор на полную мощь, чтобы он им коньяк производил или хоть водку паленую, если другой нет”.
“Я тебя, Женька, ненавижу”.
Анька молодец. Надо поддерживать в ней такие настроения.
“Ты, Женька, как дикарь с необитаемых островов, вечно трещишь браслетами”.
“Какие дикари на обитаемых островах? Сейчас все трещат браслетами. Я, Анька, не идеален”.
А эта дура расчувствовалась.
“Я, Женька, тоже не идеальна. Сплю в мужской рубашке. Да еще с плюшевым медведем. Да еще забываю себя контролировать и себя накручиваю. Не дружу со своей головой. У меня, Женька, тоже давно сдают нервы, а я все равно их не берегу. Вот люблю одного, а влюбляюсь во многих. Хочу быть единственной, а получается только – быть одной из многих. Погрязла в красном цвете, как в мечтах об идеальном мужчине. А уже не маленькая…”
Ночь на 18 августа
Из стопки папиных тетрадей я вытащил еще одну.
Открыл на вкладке и сразу наткнулся на такой текст:
“…Сильное колебание систем со слабо подавленными собственными колебаниями в случае, если они возбуждаются относительно слабыми внешними силами с частотой, которая равна или почти равна собственной частоте системы, называется резонанс. – У нас так препод по физике разговаривает. – Сущность нашего изобретения заключается в том, чтобы с помощью слабого электромагнитного поля вызвать в органах и системах резонанс и тем самым гармонизовать работу организма. Это необходимо для того, чтобы не вызвать принуждение органов выполнять не свойственные им функции. – Ну, точно как наш препод. – Тем самым мы избегаем эффекта передозировки…”
Не походило это на уравнение Шрёдингера, которое навсегда изменило современную физику и химию. В папином каменном веке все было по-другому. И писал он странно. Так дневники не ведут.
“…и еще Парвана.
Что мы ни говорили, она молчала.
Только смотрела на Виталика, а он тогда весь вложился в рекламу.
Дефиле. Презентации. Девицы. Журналисты. Стабилизирующие браслеты нового типа шли нарасхват. “Может, замедлиться?” – предлагал Сашка, предпочитавший более спокойный подход. Голубые глаза Виталика пылали: “Ты, Сашка, из Рубцовска. Ты был и остаешься парнем из Рубцовска. В Рубцовске рекламы не надо, там все купят, что ты им втюхаешь”.
В общем, дело развивалось. Дефолт девяносто восьмого года – записи датировались 2005 годом – и все прочие мрачные чудеса остались позади. Мы ни от кого не зависели, даже ФСБ закрывала глаза на наше существование и открывала их только по мере собственной надобности.
Вечером заглянул в кабинет Сашка.
Я честно сказал: “Я занят. Говори, что надо, и катись”.
Он засмеялся: “Да ничего, – и потер руками виски: – Головные боли замучили. Ходил сегодня к психологине, которую Виталик мне насоветовал. Играем с этой девахой в ассоциации, спрашивает она что-то, а я в окно смотрю. Она свое ведет. Вопрос, вопрос, вопрос. Слышу: „Алкоголь“. А я весь в своих мыслях, отвечаю: „Сто двадцать“. Деваха выпучила глаза: „Айтишник, что ли?“”
Я хмыкнул: “Жениться тебе надо”.
К тому времени только у Сашки семьи не было.
“Не сиди круглые сутки в лаборатории”, – пеняла Варька, даже пыталась знакомить Сашку с подружками. Но после того, как Сашка жестоко надругался над самой милой из ее подружек, она такие попытки оставила. Тем более мы начали выпуск “обээшек”, настроенные на личностные особенности конкретных людей. С Сашкой вообще стало не совладать.
“Ладно, садись. Но если явился излить душу, сочувствия у меня ноль”.
“Да не нуждаюсь я в сочувствии”.
“Тогда чего притащился?”
“Из-за Виталика”.
“Дался тебе Виталик!”
“Сашка, он плохо кончит”.
“Все мы кончим одинаково”.
“Может, и все. Может, и плохо. Но не так, как он. Ты знаешь, я имею в виду эту его бетонную бабу”.
“Не лезь к Парване”.
“Пока ее не было, Виталик жил по-другому”.
“Можно подумать, ты вдруг узнал о ней что-то новое”.
Он помолчал. Потом выдал: “Я видел ее личностные характеристики”.
Я обозлился: “Только не говори, что это она сама показала тебе свои данные”.
“Я этого и не говорю. Это не имеет значения. Но ты же каждый день видишь ее глаза. Они как бездонные ямы. В них только загляни, зарежешься. Но личностные характеристики на Парвану собраны. Это Виталик сделал”.
“И ты, конечно, вышел на файлы случайно?”
“Ну, если считать случайностью Мишину помощь…”
“Ты уже и Мишке запудрил мозги?”
“Я не в карман к Парване залез”.
“Ну да, не в карман. Ты в душу к ней залез, – жестко уточнил я. – Для создания блока личностных характеристик Парваны Виталику не надо было испрашивать нашего разрешения. Это их личное с Парваной дело – изучать друг друга. Они живут как муж и жена, чего тебе надо? Ты не имеешь права лезть в их жизнь, это как в чужую спальню заглядывать”.
“Но ты должен знать! Ты руководишь проектом!”
“Повторяю еще раз, мы не лезем в личные дела друг друга”.
“Послушай, – лицо у Сашки сделалось хмурое, и я почувствовал, что он уже не играет. – Когда мы начинали, нас было пятеро, да? Виталик, ты, Мишка, Толя, я. Дружно было. Каждый помогал каждому. А теперь Толика нет. Что толку в нашей осторожности, в наших глупых правилах? Ты забыл, что Толика убили бомжи? Это надо же, “обээшку” не носить в поясе! Ну, зачем он ночью поперся в сторону Морского?..”
Ах, Толик… Сердце заныло… Ну что тебя, Толик, правда, потащило тогда ночью на улицу? Пошел в магазин, а попал в бомжатник… В кустах напротив “Холидея” всегда летом лежбище алкашей… Им в тот вечер здорово повезло: выпивка кончилась, а тут глупый очкастый является…
“Чего ты от меня хочешь?”
“Ничего особенного. Это даже бы Старик разрешил”.
Я выслушал Сашку, иначе не отделаешься. В общем, в его словах был смысл. С той поры, как Виталик взял на себя всю рекламу, он здорово изменился. Даже налево перестал бегать. Понимаешь, попытался втолковать мне Саша, Виталик теперь или в отъезде, или дома сидит со своей бетонной таджичкой. А она молчит. У них там никакой музыки. Ни восточной, ни западной. Даже Карузо для чайников, этот упитанный соловей на экране не кривляется. Сидят и молчат. “Увидишь, они взорвутся, – закончил Сашка. – Парвана как восточный вулкан”.