Голос Фелиции оборвался, она подняла на меня полные слез глаза. Я обнял ее обеими руками и прижал к себе.
– Послушай, – прошептал я, – все будет хорошо, уже все хорошо.
Это была ложь, пусть уместная, но ложь, и все же я повторял эти слова, обнимая ее и чувствуя, как она расслабляется у меня в руках.
Именно в этот момент, не раньше и не позже, в окне появилось лицо Сары – бледный овал, обрамленный поднятыми руками, держащими камень величиной со словарь Вебстера.
– А как насчет меня, сукин ты сын! – закричала она, и все повторилось снова: летящий камень, фонтан рассыпающихся осколков, а ведь на земле не осталось ни одного стекольщика.
Я мечтал убить ее. Просто удивительно – я знал лишь троих, переживших конец всего сущего, и один из них был лишним. Во мне проснулась жажда мести, как в Ветхом Завете. Я представлял себе, как врываюсь в хваленый замок Сары и сворачиваю ей цыплячью шею; вероятно, я бы так и поступил, если бы не Фелиция.
– Не доставляй ей удовольствия вывести нас из себя, – пробормотала она; ее пальчики у меня на затылке вдруг полностью овладели моим вниманием, и мы отправились в спальню, оставив за закрытой дверью бурю волнений и россыпь битого стекла.
Утром, когда я вошел в гостиную, ярость вновь охватила меня. Я кипел и проклинал все подряд; я настолько потерял голову, что вышвырнул камень обратно в окно и пинал ногами разбитое стекло, как будто оно было живым; я так взбесился, что был способен на преступление. Мы жили в новом мире, в новой эре, где не было места для Сариной злобы и ненависти. Господи, нас ведь всего трое – как же нам быть дальше?
В свое время Фелиция отремонтировала десятки окон. Маленькие братишки (ныне покойные) и жених (ныне покойный) без конца играли в мяч рядом с домом, и Фелиция уверяла меня, что разбитое окно – не то, из-за чего стоит расстраиваться. Однако при воспоминании о женихе глаза Фелиции подернулись дымкой, она кусала губы, и кто бы осудил ее? Итак, наведя справки по «Желтым страницам», мы отправились в ближайший стекольный магазин и как можно осторожнее проникли внутрь. Через час новое стекло было установлено, оконная замазка сохла на солнце. Вид работающей Фелиции настолько укрепил мой дух, что я предлолсил совершить небольшую прогулку по магазинам, чтобы отпраздновать это.
– Отпраздновать что? – на Фелиции была короткая, по грудь, рубашка и кепка болельщика «Anaheim Angels», на щеке белел след от замазки.
– Тебя, – ответил я. – Обыкновенное чудо.
Это было прекрасно. Мы оставили машину на пустынной улице в деловом центре Санта-Барбары, все прилавки были в нашем распоряжении: одежда, последние (навеки) книжные новинки, CD, новые проигрыватели, – мы ведь могли установить аппаратуру во вновь электрифицированном доме. Разумеется, в некоторые магазинчики уже кто-то наведывался до нас, но все вели себя аккуратно, неизменно прикрывая за собой дверь, будто опасались выдать свое присутствие. В одном дворе мы видели пасущегося оленя, а на улице – горного льва, несущегося куда-то по встречной полосе, вопреки правилам дорожного движения. Когда мы возвращались домой, я был в воодушевлении. У нас все получится, я был уверен.
Хорошее настроение скоро было испорчено. Первое, что бросилось в глаза, когда мы въехали на подъездную дорожку, была темная дыра на месте нового окна, за которой виднелась бесформенная груда обломков, – то, что осталось от гостиной. Сара вернулась. На этот раз она сделала все, что могла, разбив лампы и фарфоровые безделушки, вскрыв банки с тушенкой и мясом по-мексикански, рассыпав вокруг кофе, сахар и муку, а в довершение, насыпав песок в бак с горючим в генераторе. Самое отвратительное, что она нашла полдюжины трусиков Фелиции и прибила их к стене в гостиной; в промежности в них зияли рваные крестообразные дыры. Все было пропитано ненавистью и мерзостью, – человек, вот твои деяния! – и радость, не оставлявшая нас весь день, звери, которых мы видели, первозданное чувство невинности, воспоминания о чудесной прогулке, – все исчезло без следа. Сара все обратила в прах.
– Поедем ко мне, – сказала Фелиция. – Или еще куда-нибудь, куда хочешь. Как насчет домика на берегу, разве ты не говорил, что всегда мечтал жить рядом с океаном?