Перед походом к Скобелеву пришел болгарский поэт Петко Славейков с точным описанием пути через перевал и отправился вместе с колонной. Дорога к Имитлии от горы Чуфит, где сейчас находился Скобелев, заранее рекогносцирована не была, но по описанию и рассказам Славейкова здесь был наиболее удобный спуск по долине реки Голяма Варвица. Однако это место хорошо просматривалось и простреливалось турками, хотя атаковать они не могли из-за глубокого снега. Скобелев решил идти по правой ветви через крутой спуск, уклон которого достигал 45°.
К пяти часам пополудни под крутым спуском собралось 18 рот, но, ожидая засады и не зная обстановки, Скобелев не решился атаковать Имитлию и велел Столетову отрядить еще ополченцев в помощь артиллеристам.
Когда Николов с двумя ротами вновь взобрался по крутому склону, то в двух верстах от него встретил горную батарею на вьюках. Она пробивалась по снегу вперед. Оставив взвод ей в помощь, Райчо направился дальше и вот в лучах садящегося солнца увидел странную, картину.
Из снега торчали разинутые лошадиные пасти и жарко дышали паром, глаза были дико выкачены, над спинами тоже подымался пар. Орудие, которое перед спуском собрали, теперь высовывало из сугроба ствол; он был мокрый и, казалось, тоже дышал паром в изнеможении.
Рядом солдат и ополченец сидели по пояс в снегу, прижавшись мокрыми, всклокоченными головами друг к другу. В стороне, откинувшись на спину, лежал фейерверкер.
— Где командир батареи? — прокричал ему в лицо Николов.
— Ко-ко-ней… коней протереть надо… застудятся, — прохрипел унтер, пытаясь подняться, но руки его беспомощно погружались в снег.
Командира батареи Николов нашел за вторым орудием. Он тоже полулежал в снегу, без шапки, почерневший; в его волосах поблескивали льдинки.
— Господин подполковник, я привел вам почти две роты! — крикнул Николов.
Командир батареи посмотрел на него, словно только что придя в сознание, и пробормотал:
— Надо снова разбирать орудия… Откапывать.
К Райчо по грудь в снегу, разгребая его руками, пробивались дружинники. Николов приказал откапывать коней и растирать их досуха шинелями, шапками, не давать заснуть на снегу измотавшимся людям, найти фейерверкеров — пусть показывают, как разбирать пушки.
Когда спустилась горная батарея, Скобелев решил атаковать Имитлию, но турки ее уже оставили. А Вессель-паша из Шейнова отправил Сулейман-паше телеграмму, прося разрешить отход, ибо две колонны русских спустились западнее и восточнее Шипки и Шейнова. Сулейман-паша ответил: «Прошу Вас, не оставляйте позиций, которые мы с Вами защищали. Вместе с этим предлагаю Вам в особенности сделать все усилия, чтобы не потерять пути отступления».
Где находилась колонна Святополк-Мирского, Скобелев не знал, мрачнел, приходил к мысли, что попал в ловушку, брошен на произвол судьбы, думал только о героической обороне Имитлии, а потом почти неизбежном прорыве из окружения… куда? Снова на Балканы по крутому спуску? А арьергард его колонны еще только выходил из Топлеши. Колонна растянулась на все 16 верст пути. На крутом спуске саперы раскапывали снег и растаскивали камни; им помогали четыре дружины ополченцев и три сотни донцов. Вскоре туда добралась турецкая пехота. Бросить против нее конницу было нельзя из-за сугробов, и тогда ополченцы пошли навстречу по пояс в снегу, чтоб прикрыть саперов и донцов.
…К Скобелеву прискакал конный дружинник и доложил, что командир бригады полковник Вяземский просит его к себе на холм. Когда Скобелев с начальником штаба Куропаткиным прибыл на холм, там уже находился Столетов.
С холма было хорошо видно укрепление Шейнова. Вессель-паша окружил себя 114 редутами. Севернее, ближе к Шипке, возвышался курган Косматка; на нем ясно просматривались сильные батареи. Над турецкими позициями клубился пороховой дым, и оттуда доносилась канонада.
— Ваше превосходительство, это атакует Святополк-Мирский, — сказал Вяземский.
Скобелев нервничал. Его состояние передалось коню: он не стоял на месте. Надо было помочь левой колонне, но стоит ли посылать в атаку одну пехоту без артиллерийской поддержки? И Скобелев приказал вызвать оркестр.
Через два часа поле между Имитлией и Шейновом стало походить на Царицын луг во время парадов. На ослепительно белом снегу Долины Роз развевались знамена, пестрели командирские значки; золотой лев на знамени 4-й дружины замахивался саблей и, казалось, трясся от ярости.