8
Почему я пишу стихи? Не знаю. Хочется. На батарее осталось по одиннадцать снарядов на ствол. Когда привезут — неизвестно. Теперь нечего беспокоиться о том, что подвернутые внутрь ящиков петли выдавят вмятины на гильзах. Хотя в ответ на мою докладную записку командир дивизиона издал строжайший приказ не подвертывать петли у снарядных ящиков, орудийные номера горько усмехались: «Все это ясно, но вот ящиков мало».
…Вдруг меня вызвали к телефону. Звонил ноль-пятый «Эльбруса». Я не знал ни «Эльбруса», ни ноль-пятого.
— Товарищ Бирюков?
Что отвечать? По телефону я ноль-третий «Облака». И голос незнакомый. Но ответил:
— Так точно.
— Мне очень поправилась ваша записка. В ней много подмечено важных практических деталей. Я на сборе буду дедам, доклад и использую для него ваш материал. Если вы не возражаете, я отправлю записку как статью в наш бюллетень.
— Спасибо… — ответил я растерянно.
Долго дышал я в трубку, пока в ней не щелкнуло. Телефонистка спросила:
— Кончили?
На мой вопрос, кто такой ноль-пятый «Эльбруса», командир батареи удивленно поднял брови, долго соображал и вспомнил, что это начальник артиллерии корпуса подполковник Ступалов.
Я вышел из землянки телефонистов растерянный и озадаченный. Моя записка на пятнадцати тетрадных листках была направлена в штаб дивизиона. Значит, ее переслали дальше. В ней я писал не только о петлях на снарядных ящиках, но, посоветовавшись с командирами орудий и номерами, еще разобрал ряд досадных и опасных мелочей. Фактически автор записки не я, а вся наша батарея…
А сердце в груди щебетало, как весенний воробей. Оно билось то у горла, то под правой лопаткой.
Я — автор статьи! Не заметки в стенгазете, не стихотворения, а деловой, почти научной статьи в артиллерийском бюллетене!
Как все нелепо! Город в осаде. Люди умирают с голоду. Снарядов нет, и неизвестно, когда подбросят. И вдруг совещание о том, как лучше стрелять! Статья «О некоторых деталях, снижающих эффективность зенитного артиллерийского огня»!
Значит, будут и снаряды и хлеб.
Метет поземка. Ежатся у орудий дневальные. Закутанные, сгорбившиеся, повернувшиеся спинами к ветру, они уже мало похожи на солдат.
Наша позиция в 600 метрах западнее деревни Каменки, той самой, где мы в сентябре укрывали пушки, охотясь за «колбасой» под Пулковом. Теперь в ней остался один кирпичный полуразрушенный дом. Остальные или сгорели или растащены на блиндажи.
Этот дом тоже надо взорвать. Он стоит возле шоссе и является единственным ориентиром на равнине перед Пулковскими высотами. А наш участок просматривается противником. Пристрелявшись по дому, противник может точно переносить огонь по любой обнаруженной в этом районе цели.
В ответ на мое предложение комбат отмахнулся:
— Ишь куда хватил! Это же последний дом.
Капитан Клепахин мне ответил:
— Это не наше дело.
По вечерам, черпая сапогами снег, я ходил на ближайшую зенитную батарею городской ПВО, там к моему предложению отнеслись холодно. Зато артиллеристы гаубичных батарей, стоявших поблизости, согласились. Они ж специалисты по наземной стрельбе и знают, что к чему.
Но пока дом стоит, обозначая, что здесь недавно была целая деревня.
Со стрелковым вооружением на батарее стало получше. По дороге мимо нас с передовой, впрягшись в волокуши или санки, санитары на себе возят раненых в город. Как положено, их везут с оружием, иначе раненого и медсанбате не примут.