Аксель. Рен. Руни. Фрейя. Девушка Рена, Фрэнки, не придёт. Остальная родня Фрейи — тоже, так что мне нет необходимости их высматривать. Райдер и его девушка Уилла до сих пор в штате Вашингтон. Зигги, младшенькая в семье, не ходит в такие людные места. Оливера и Вигго, «щенков» семьи, нельзя подпускать к хрупким вещам. А их родителям, по словам Акселя, «запрещено приходить», потому что эта выставка «слишком откровенная».
Они посетят галерею и посмотрят его работы после того, как Аксель улетит обратно в Сиэтл, где он и живёт. На каждой выставке он выдумывает оправдание, почему им нельзя приходить, и они никогда не спорят с ним из-за какого-то негласного дерьма Бергманов, которое я не понимаю. А потом приходят позже, чтобы он не узнал. Они всегда так делают.
Выискивание моих людей понижает просчитывающий гомон в моём мозгу до размеренного базового гула. Все на месте. Я делаю глубокий вдох и снова сосредотачиваюсь на разговоре Фрейи и Джорджа. Я не следил, кто что сказал, но предположу наобум, что Джордж в основном говорил о себе.
— …Так что в этом суть моего подхода, — говорит он.
В яблочко.
Фрейя смотрит то на работы Джорджа, то на работы своего брата.
— Интересно. Весьма сильно отличается от Акселя.
— Можно и так сказать, — Джордж через плечо бросает взгляд на Акселя, которого хлопает по плечу незнакомец с камерой на шее и нервной улыбкой. Его суровый профиль, когда он смотрит на посетителя — это настолько типичный Аксель, что я готов рассмеяться. Этот бедняга ненавидит публичность ещё сильнее, чем я ненавижу бардак в шкафу.
— Аксель… — Джордж почёсывает затылок и пожимает плечами. — Ну… он плодовитый. Этого ему не занимать.
Глаза Фрейи становятся ледяными.
— В смысле? — будучи старшей в семье, Фрейя любит своих братьев и сестру свирепой, оберегающей любовью. Как только она улавливает, что кто-то на них наезжает, она переходит в режим мамы-медведицы.
Нервный смешок Джорджа быстро стихает, когда он подмечает её злость.
— Ну… — аккуратно произносит он, на цыпочках идя по вербальному минному полю, — в том смысле, что ему удалось написать немало картин.
— Вообще-то я в курсе, что означает слово «плодовитый», — едким тоном отвечает Фрейя, сжимая зубами трубочку.
Джордж оттягивает воротник рубашки от шеи, начиная потеть.
— Буду честен. Его работы кажутся мне странными. И сам он тоже странный.
Фрейя стискивает свой бокал с такой силой, что я ожидаю, что он разлетится на осколки в её хватке.
— Некоторые наиболее почитаемые творцы мира, их эксцентричность и видение, оставались непонятыми в их время. Лично мой любимый пример — Ван Гог.
Джордж моргает, лишившись дара речи.
— Возможно, вы усомнитесь в своём недовольстве насчет моего брата и его искусства, а также обдумаете всё это, когда ваши работы и все остальные жалкие попытки творить будут давно забыты, а Аксель и его труды окажутся увековечены. Хорошего дня, сэр!
Мама-медведица Фрейя в наилучшем её проявлении. Она разворачивается, хватает меня за руку и марширует мимо него к своему брату.
— Ты только что швырнула в него фразочку Вилли Вонки? — спрашиваю я.
Её губы изгибаются, а моё сердце пропускает удар. Фрейя только что почти улыбнулась мне. Это ощущается как первая капля дождя после засухи.
— Ему повезло, что я не швырнула в него проклятье в духе Фрэнки.
Девушка Рена, Фрэнки, обладает весьма ведьмовской натурой и имеет яркую привычку указывать на обидчиков своей тростью как волшебной палочкой и швырять в них проклятья. Я скорее ожидал, что Фрейя опрокинет ему в лицо свой напиток.
— Он бы это заслужил, — говорю я ей.
— Вот именно. Акс! — окликает Фрейя, проходя мимо меня.
Аксель поворачивается и встречается взглядом с Фрейей, приветствуя её без слов. У этих двоих есть то, чему я, стыдно сказать, завидую — негласное понимание. До них я никогда не видел, чтобы два человека умудрялись пререкаться, используя всего три слова и каменно суровые взгляды, но я также замечал между ними и такие моменты — безмолвная, чистая связь. Фрейя встаёт рядом с ним, один раз сжимает его ладонь и смотрит на картину перед ними. Много красного цвета на безупречно белом холсте, и от паттерна у меня слегка кружится голова. Чёрт, теперь я рассуждаю как тот засранец Джордж.
— Так много эмоций, верно? — Руни присоединяется ко мне за одним из высоких узких столиков, стратегически раскиданных по помещению. Её сине-зелёные глаза скользят вдоль стены с работами Акселя. — Визуальное искусство, подобное его работам, всегда говорит так много, не произнося ни слова. У меня такое чувство, будто я только и делаю, что болтаю, но в то же время не могу передать и капли того, что выражает его искусство.