Мама хмуро смотрит на меня.
— Так что да. Я не сказала тебе, что общаюсь с твоим отцом. Пока я не была уверена, что ты сумеешь справиться, и что самое важное, пока я не убедилась, что он заслуживает, чтобы ты знал. И что он сделал? Сказал, что нарушил своё обещание оставить тебя в покое и устроился на чёртову работу в колледже.
— Это было неделю назад. Я сказала ему, что он смыл в унитаз всё то доверие, что мы выстроили. Игнорировала его звонки, пытаясь придумать, как сказать тебе, и что сказать, не разрушив всё и не расстроив тебя, особенно учитывая всё, что ты переживал. Я определённо не собиралась беспокоить тебя на Гавайях… — она прерывисто выдыхает. — Я сказала ему, что он немедленно должен найти новую работу. Я не могла допустить, чтобы он и дальше делал это с тобой. Я решительно настроилась сказать тебе, как только у вас с Фрейей всё станет получше. Я рассчитывала, что он скроет это от тебя. Но похоже, я его недооценила.
— Недооценила?
— А что? Ты думаешь, он хотел тебе сказать? Думаешь, ему это далось легко? Сокрушить все те крохотные шансы на твое доверие, признавшись, что он сделал?
— Я не знаю, мам, — я тяжело вздыхаю. — Я так запутался.
Она аккуратно кладёт ладонь на мою спину и начинает гладить успокаивающими кругами.
— Тебе необязательно находить все ответы прямо сейчас — как для себя, так и для Тома. Не спеши и позаботься о себе, — она опускает ладонь и нежно улыбается. — Хотя бы у тебя есть Фрейя.
Я глухо смеюсь.
— Ну да.
Мама пристально смотрит на меня.
— Почему ты так говоришь?
Я рассказываю маме про свой эпичный срыв дома, уткнувшись лицом в ладони и ненавидя себя.
— Тебе не нужно говорить мне, что я среагировал излишне резко. Я уже знаю.
— Хорошо, — говорит она отрывисто. — Потому что это была первоклассная катастрофизация. Она два дня принимает таблетки, и внезапно это означает, будто она решила, что ты безнадёжная тряпка, и всё ваше выстроенное доверие рухнуло?
Я стону и стукаюсь головой о подлокотник дивана.
— Это ранило, мам. Я хотел, чтобы она доверяла мне непростые вещи, верила, что она может мне рассказать, и я не слечу с катушек нахер.
Мама наклоняется и произносит уголком рта:
— А потом ты всё равно слетел с катушек нахер, да?
Я снова стону.
— Да.
— Вместо того чтобы посочувствовать тому, как чувствовала себя Фрейя, все эти месяцы надеявшаяся, что ты доверишь ей свои тревоги?
Моё нутро сжимается.
— Да.
— Угу, — мама шмыгает носом. — А теперь слушай. Ты бы не среагировал так, если бы Том не сбросил на тебя эту бомбу. Я уверена, что после встречи с ним у тебя случился один из твоих приступов?
Я киваю.
Она с любовью похлопывает меня по боку.
— Бедняжка. Значит, это тебя спровоцировало. Твоя тревожность — это коварная штука, Эйден. И она накручивает тебя. Когда ты паникуешь, и чёрт возьми, даже какое-то время после этого ты не можешь мыслить связно. Ты нестабильный и срывающийся, но по весомой причине, дорогой.
— Фрейя пробыла с тобой более десяти лет, и она это знает. Уверена, она прекрасно понимает, почему ты расстроился, хотя я готова поспорить, что она также переживает за тебя и испытывает боль. Утром поезжай домой. Скажи, что сожалеешь. Исправь всё в своей эйденовской манере.
Я тру лоб, моё сердце скручивает сожалением и печалью.
— Некоторые вещи не так просто исправить.
Мама сжимает мою ладонь.
— Я никогда и не говорила, что это просто, милый. Так уж всё устроено. Люди, которые любят друг друга, тоже причиняют друг другу боль. Важно то, что они учатся и изо всех сил стараются больше не причинять друг другу боль в такой манере.
Я сажусь, моё сердце бешено колотится. Мама права.
Мне надо поехать домой. Мне надо сказать Фрейе, что я сожалею, заверить, что эта маленькая боль, что она мне причинила, вовсе не является неизгладимой. Я встаю, шарю по карманам в поисках ключей.
— Мне надо вернуться. Надо извиниться…
Мама останавливает меня и тоже встаёт.
— Эйден, ты устал. До дома ехать час. Останься здесь, переночуй. Завтра проснёшься пораньше и поедешь обратно.
— Не могу, мам. Только не тогда, когда она одна и страдает. Мне надо домой.
Улыбнувшись мне, она берёт мою руку и крепко сжимает.
— Ты всегда был упрямым. Хотя бы позволь мне сделать тебе чашку чая в дорогу.
Я захожу в дом, когда рассвет уже начинает окрашивать небо, тихо закрываю дверь и остерегаюсь туфель Фрейи под ногами. Но они аккуратно стоят на полочке для обуви. Мне почти хочется взять их и бросить посреди пола, где им и место. Потому что неряшливая, прекрасная женщина, которую я люблю, дома.