— Забыли! — выдает Вигго, ворвавшись с кучей стаканов и десертных тарелок, затем складывает это всё в наполовину осушившуюся раковину. — Чёрт, как же жалко, что кто-то забыл ранее запустить посудомойку. Приятной мойки!
Я недовольно кошусь на Вигго, пока тот уходит, бодро насвистывая.
Эйден снова включает воду и добавляет средство для мытья посуды.
— Лично я не против остаться тут с тобой и наслаждаться тишиной, но ты можешь пойти к ним на улицу, если хочешь.
— Нет, — я качаю головой. — Я останусь, — взглянув на него, я чувствую, как мы тянемся ближе друг к другу… ближе… Глаза Эйдена опускаются к моим губам, а затем он сокращает расстояние и крепко целует меня в губы.
Когда он отстраняется, мы оба поворачиваемся к раковине, стоя бок о бок. Вода льётся. Эйден моет посуду. Я тихо ополаскиваю и вытираю насухо. Затем моё напевание возвращается, уже увереннее и громче.
И когда Эйден уже вытирает раковину, а вода медленной ленивой спиралью уходит в слив, до меня доходит…
В какой-то момент он тоже начал напевать.
Глава 20. Эйден
Плейлист: Brandi Carlile — Heaven
— Где мы? — спрашивает Фрейя.
— Сама посмотри, — я убираю ладонь с её глаз, смотря, как они распахиваются шире и адаптируются к темноте. Она тихо оглядывается по сторонам, изучая окружение.
— Это что?
— Ужин, — говорю я ей.
Фрейя смотрит на меня.
— Это не просто ужин.
Я улыбаюсь и пожимаю плечами.
— Ну, да.
Она притворно прищуривается.
— Это опять грандиозные жесты и пресмыкание?
— А это работает?
Повернувшись к одеялу для пикника, расстеленному на пляже, к крохотным чайным свечкам вокруг него и цветам гибискуса на одеяле, она мечтательно вздыхает.
— Да.
— Хорошо. Тогда да. Я бесстыжее пресмыкающееся с грандиозными жестами.
Её смех такой звонкий, и от этого каждый волосок на моём теле встаёт дыбом. Я кладу ладонь на её спину и подвожу к одеялу.
— Зачем мы приехали сюда на машине? — спрашивает она. — Разве мы не могли сделать это прямо у дома?
Я бросаю на неё взгляд.
— Ты серьёзно думаешь, что у нас выдалась бы хоть минутка спокойствия? Твои братья лепили бы неприличные скульптуры из песка, а потом вместо серенад пели все диснеевские песни, предшествующие первому поцелую пары.
Фрейя хохочет так сильно, что аж похрюкивает.
— Ты их хорошо знаешь.
— О да, ещё как. После Дня Братского Сплочения знаю намного лучше, чем думал.
Фрейя улыбается мне, садясь на одеяло и вытягивая ноги.
— Ты сказал, что провести время с ними было хорошо. Но день был долгим?
Я следую её примеру и сажусь позади неё, вытягивая ноги по бокам от Фрейи.
— Откинься назад, — шепчу я ей на ухо. Она колеблется, затем оглядывается через плечо, посмотрев мне в глаза. Я провожу ладонью по её плечу вплоть до кончиков пальцев.
Она постепенно расслабляется в моих руках, затем кладёт ладони на мои бёдра.
Я целую мягкую кожу за её ухом, затем протягиваю руку и беру первое блюдо, сняв с него крышку. Наколов на вилку кусочек рыбы, я подношу к её губам. Фрейя кусает, затем снова устраивается у меня на груди, опустив голову под моим подбородком. Это так приятно, так правильно — обнимать её как раньше, чувствовать, как она прижимается ко мне и удовлетворённо вздыхает.
— День Братского Сплочения прошёл весело, — говорю я, отвечая на её вопрос ранее. — И утомительно. Между 26 и 36 годами есть разница. Я уже не в такой форме, как раньше. Не находил времени на тренировки.
Фрейя оглядывается.
— Скучаешь по этому?
— Больше всего скучаю по футболу.
Она кивает.
— Я тоже.
— Ты… — я прочищаю горло, поставив первый контейнер, затем открываю следующий. — Ты не хочешь снова играть со мной в любительской команде? Мне сначала надо будет решить все проблемы с приложением, если инвестор согласится, но…
— Да, — говорит она, накрыв ладонью мою руку. Она мягко сжимает, затем переплетает наши пальцы. — Я бы хотела, когда ты будешь готов. Но никакой спешки. Наверное, я также вернусь в свою прежнюю женскую лигу.
Я улыбаюсь ей.
— Я рад. Та лига всегда делала тебя счастливой. Похоже, ты весело проводила время, — предложив ей кусочек нового блюда, я наблюдаю, как мягкие губы Фрейи обхватывают вилку. Моя кожа ощущается слишком горячей, слишком натянутой, и я поддаюсь этому чувству — томление, голод. Я давно не позволял себе упиваться ею, упиваться желанием к ней.