11
3 После второй мировой войны, когда Япония и Германия повторяли попытку прорыва к демократии, мировое сообщество повело себя совсем не так, как в первой половине столетия, когда-юные демократии были оставлены один на один с силами имперского реванша.
Наученное горьким опытом, оно больше не верило в возможность демократической самотрансформации побежденных имперских гигантов. Оно не рассматривало демократизацию своих бывших врагов как проблему гуманитарной и финансовой поддержки. И вообще, не о помощи шла теперь речь, но о гарантиях, что никогда больше от Японии или Германии не будет исходить угроза национальной безопасности союзных стран.
Интеллектуальный и политический опыт демократического сообщества компенсировал немощность молодых, в сложнейших условиях рождавшихся демократий. Во всех случаях, когда требовалось провести глубокие реформы, конституционные или структурные, союзники не только подталкивали к ним, поощряя слабые послевоенные правительства в Токио или в Бонне - они полностью разделяли с ними ответственность за эти реформы. Они непосредственно участвовали в их реализации, мобилизуя для этого свои ресурсы - интеллектуальные, политические, моральные, не говоря уже о материальных. Одним словом, на смену довоенной веймарской политике пришла политика соучастия.
И это решило дело. Реваншистская оппозиция была оттеснена на обочину политической жизни, маргинализована и тем самым лишена возможности повернуть историю вспять. В этом и состояла, собственно, разница между двумя политиками: в нейтрализации реваншистской угрозы. Одна сосредоточилась на экономической задаче, другая поставила во главу угла задачу политическую. Одна была обречена на провал, другая победила.
4
Не раз пытался я дать читателю - и в России, и в Америке — представление о том, какой может стать пост-ельцинская Россия, если он, читатель, не поможет остановить силы имперского реванша.
Формула, управляющая сегодня умами западных политиков, проста: поможем сделать Россию рыночной и демократической. Россия не рыночная была заклятым врагом Запада. Рыночная
- станет партнером.
Эта простота очень привлекательна, но и очень коварна. Капитализм - не синоним демократии. И тем не менее, чем все озабочены на уровне практическом? Маркетизацией России, кредитами, рассрочкой долгов, приватизацией. Короче - рынком. Работать в Москву посылаем экономических советников, счетоводов и бизнесменов, а не политиков и интеллектуалов. План помощи строительству свободного рынка в России у нас есть. Плана строи
12
тельства в ней демократии - нету. Демократия, мы полагаем, вырастет сама собой - как естественная надстройка, над рыночным хозяйством.
А если не вырастет? А если на рыночном фундаменте воздвигнется уродливое и зловещее здание российского реваншизма, авторитарного, воинствующе антизападного и антидемократического? Как вам понравится такая перспектива?
Конфликт между приоритетом строительства свободного рынка в России и приоритетом ее демократизации - уже реальность. Он уже расколол страну, уже привел к серии жестоких кризисов. В самом сердце России пролилась кровь.
Даже такой безоговорочный сторонник рыночной экономики, как обозреватель “НьюЙорк Таймс” А. М. Розентал, ядовито заметил: “Если бы мне платили зарплату в 10 центов, а гамбургер стоил 10 долларов, это и меня заставило бы усомниться в достоинствах свободного рынка”. Но ведь именно так, по милости бравых рыночников, соотносятся сегодня в России зарплаты и цены. Спросите любого американского политика о его российских ориентирах, и он, я уверен, ответит вам словами того же Розентала: “Свобода в стране — наше дело, а скорость ее движения к полной отмене контроля над ценами — нет”. Но в действительности все обстоит как раз наоборот. За приоритетом “полной отмены контроля за ценами” стоят мощные международные финансовые организации, и все ресурсы, выделенные мировым сообществом для помощи России, сконцентрированы в их руках. Международный валютный фонд и Всемирный банк не только имеют свою стратегию построения рынка, никак не соотнесенную с интересами строительства демократии, но и могут навязывать ее российскому правительству как условие западной помощи. А у сторонников приоритета “свободы в стране” нет ни организации, ни ресурсов, ни стратегии - никаких реальных инструментов воздействия на политический процесс в Москве. Хотя даже равенства этих приоритетов было бы сейчас недостаточно.