Только одно смутило нас обоих. Оказалось, что, подробно описы-вая мой проект, Шаталин забыл упомянуть мое имя. Не значит ли это, что я сам бессознательно встал поперек своей идеи? Что если б это был проект не Янова, а Шаталина или, скажем Лукина, все обернулось бы иначе? И не было бы этого бесконечного боя с тенью? И весь ход реформ оказался бы иным? Кто еще оставался на российском политическом небосклоне, кого знали бы и тут и там и кто мог бы потащить такой воз? Собчак. Из-за чудовищной занятости питерского мэра мне пришлось отправиться с Анатолием Александровичем в Душанбе и даже принять там участие в трудных переговорах в момент острейшего кризиса. Собчак согласился на мое предложение возглавить Совет. Правда, он честно признался, что сам заниматься вплотную этим не сможет, но твердо обещал две вещи. Вопервых, что найдет опытного администратора, который только организацией российского ядра Совета и будет занят, вовторых, что, когда в Петербург приедет Маргарет Тэтчер, мы встретимся с нею и обсудим проект втроем. Читатель вправе всерьез усомниться в моих организаторских спо-собностях: не подводил меня, кажется, только ленивый. Это правда, организатор из меня никакой. Я теоретик, человек идей. И не следовало мне, наверное, соваться не в свое дело. С другой стороны, посудите сами - разве был у меня выбор? Мог ли я послать все эти пустые хлопоты к черту и вернуться к своим безмятежным академическим занятиям? Да я бы в жизни себе этого не простил! Тем более, что идея висела в воздухе. Осколки, фрагменты, кусочки своего проекта встречал я в десятках документов - от официальных речей до частных записок. С какой радостью подарил бы я его кому угодно, если ( только это сдвинуло дело с мертвой точки! Но кто же не знал в России к тому времени, что предложил его я?
Надо ли говорить, что и Собчак оказался лишь очередным персонажем в этой трагикомедии утраченных иллюзий? Не только не назначил он администратора проекта, но даже вычеркнул меня из протокола встречи с Тэтчер. Под свое отступление Анатолий Александрович, впрочем, попытался подвести теоретическую базу. Да, конечно, объяснял он мне, ваша метафора о “веймарской” России интересна. Сходство есть. Но ведь есть и отличия. Исторические и политические…
Не успел я вернуться в НьюЙорк в унынии и упадке духа, как Мо-сква начала бомбардировать меня факсами.
20
От одного Фонда: “Уважаемый г-н Янов! Ваша идея чрезвычайно актуальна… готовы немедленно оказать вам необходимую поддержку и содействие… ” Подписано: председатель Совета директоров Международного фонда академик Е. П. Велихов. От другого Фонда: “Уважаемый профессор! Вашу идею считаем своевременной и правильной… Готовы поддержать ее в материальном плане…”. Подписано: заместитель генерального директора ассоциации “Интертрейнинг” С. Лакутин.
И, наконец, уже в декабре, от только что созданной Комиссии по гуманитарной и технической помощи при Президенте РСФСР: Уважаемый Александр Львович! Зная Вас как видного ученого и общественного деятеля, человека, принимающего самое живое участие в судьбе России… приглашаем Вас в кратчайшее время приехать в Москву для обсуждения проблем формирования общественного неправительственного Совета Комиссии”. Подписано: председатель Комиссии, член Верховного Совета РСФСР В. И. Иконников.
Я примчался, как меня и просили, в кратчайшее время и все-таки опоздал: к моему приезду Комиссии по гуманитарной и технологической помощи при президенте РСФСР уже не существовало. За всеми остальными предложениями ничего реального не обнаружилось тоже.
Где-то в глубине души я все же догадывался, почему тень не материализуется, видел дно пропасти, отделяющей меня от моих несостоявшихся партнеров. Если спросить Горбачева, была ли у него четкая стратегия переходного периода до августа 1991 года, он, если хочет быть честным, признается, что не было. Если спросить его далее, существует ли такая стратегия сейчас, он тем более ответит отрицательно. Но если вы его спросите, могут ли в принципе политики страны, находящейся в состоянии перехода, самостоятельно, без интеллектуальной помощи мирового сообщества, создать такую стратегию, —ответ, я уверен, будет положительным. То же, и не менее уверенно, скажет наверняка и любой из тех, с кем я пытался сотрудничать.
Если я прав, то вот она - пропасть. Я-то пытаюсь объяснить, что нет ни малейшего национального унижения в том, чтобы принять такую помощь от “варягов”. Ведь не случайно не сумели самостоятельно создать стратегию перехода ни веймарские политики в Германии, ни тайшоистские - в Японии. На национальной арене проблема эта просто не имеет решения. Подозреваю, умом собеседники мои тоже это понимали. Но внутри них что-то сопротивлялось такому признанию, что-то вставало на дыбы. Вот они и соглашались - и не соглашались. И морочили голову - и мне, и себе…