Подобный образ мира рушится на наших глазах. Лишь оспаривая его ключевые положения, мы можем адекватно оценить риски развития европейского проекта. Вопросы, лежащие в основе экзистенциального кризиса Европейского союза и поставленные расшатыванием либерального порядка, состоят не в том, что Запад сделал не так в своих попытках преобразовать мир. Они о том, как за последние три десятилетия изменился сам Запад и как его амбиции экспортировать ценности и институты обернулись глубоким кризисом идентичности западных обществ. Тот факт, что многие европейцы безоговорочно усматривают в потоке мигрантов признак неработающей демократии, – верный симптом сегодняшних проблем. Только радикальное переосмысление непреднамеренных последствий окончания холодной войны поможет понять, почему озлобленные популисты штурмуют выборы по всему Западу и почему либеральные принципы толерантности, сведенные к пародии на «политкорректность», воспринимаются как враждебные народу.
Не идеи, фукуямовский двигатель прогресса, а миллионы людей, легально и нелегально пересекающих границу Европейского союза, будут творить историю Европы в XXI веке. Другими словами, мигранты – субъекты истории, определяющие судьбу европейского либерализма. Но решающая роль миграционного кризиса в европейской политике заставляет нас не только перевообразить будущее, но и переосмыслить прошлое.
Пока Фрэнсис Фукуяма под восторженные овации западных политических элит объявлял конец истории, другой американский политолог, Кеннет Джовитт из Калифорнийского университета в Беркли, предложил иную интерпретацию исхода холодной войны. Согласно Джовитту, ее окончание не было моментом триумфа, а, напротив, свидетельствовало о кризисе и травме, начале того, что Джовитт назвал «новым мировым беспорядком»[16]. Ветеран холодной войны, посвятивший свою карьеру изучению мутаций советской модели в периферийных коммунистических режимах, наподобие Румынии при Чаушеску, Джовитт оспорил тезис Фукуямы о том, что ленинизм был «точечным ударом истории, практически не затронувшим остальной мир». С его точки зрения, конец коммунизма
…следует уподобить катастрофическому извержению вулкана, которое сначала поражает лишь прилегающую политическую «фауну» (например, другие ленинистские режимы), но последствия которого будут глобальными и скажутся на границах и идентичностях, на протяжении полувека определявших политический, экономический и военный миропорядок[17].
Для Фукуямы мир после холодной войны еще сохранял формальный порядок, в котором границы между государствами продолжали существовать, но больше не были способны провоцировать войны и конфликты. Он предсказывал распространение идеи постмодернистского государства, в котором ценности важнее интересов, – надгосударства, воплощенного, как и следовало ожидать, в устройстве Европейского союза. Джовитт рисовал менее радужную картину: нарушенные границы, измененные идентичности, разрастающиеся конфликты и парализующая неопределенность. Он не считал посткоммунистический период эпохой имитации, в которой почти не осталось места драматическим событиям. Напротив, он видел в нем болезненное и опасное время с антиутопическими, мутировавшими и непредсказуемыми режимами. В воображении Фукуямы Европа служила моделью грядущего мирового либерального порядка. Для Джовитта же Старый Свет находился в эпицентре нового мирового беспорядка.
Джовитт соглашался с Фукуямой в том, что универсальной идеологии, способной конкурировать с либеральной демократией, не существовало, но его беспокоил принцип постидеологической политики. Если Фукуяма не считал нужным отвечать на «все вызовы либерализму, исходящие в том числе и от всяких чокнутых мессий», или на странные нелиберальные мысли, которые «приходят в голову жителям Албании или Буркина-Фасо»[18], Джовитт держался другого мнения. Профессор из Беркли предвидел возвращение вытесненных этнических, религиозных и племенных идентичностей. Для него конец истории предвещал век ресентимента. Отсутствие влиятельной универсальной идеологии, способной противостоять либерализму, не столько подводило черту под революциями как таковыми, сколько запускало пересмотр самой идеи универсализма и вестернизированной космополитической элиты, защищавшей эту идею.
16
Ken Jowitt, “After Leninism: The New World Disorder,”
17
Ken Jowitt, “After Leninism: The New World Disorder,”
18
Francis Fukuyama, “The End of History?” in