Я иду через стоянку к скамейке под дубом. Сажусь и, упираясь локтями в колени, потираю глаза ладонями. В голове возникает ощущение, будто я нахожусь под толщей воды и океан всей тяжестью давит на меня. Я думаю об опухоли в основании мозга Дилана и о том, испытывал ли он похожие ощущения? В понедельник ему сделают томографию, и я пытаюсь догадаться, что осталось от его опухоли. Я мысленно представляю, как она съежилась и усохла после радиотерапии, но перед моими глазами лишь участок затемнения на том первом снимке, который нам показали, когда Дилан поступил в больницу.
– Мне очень жаль, – виновато произнес тогда врач.
Опухоль в мозгу у Дилана была уже довольно давно. Месяцы головных болей, тошноты, ухудшения зрения, потери равновесия и дюжина других симптомов, о которых дети постарше могли бы рассказать, но Дилан…
Я все сильнее тру глаза и думаю о прошлом лете, когда мне следовало бы догадаться…
– Опля! – воскликнула Пипа, когда Дилан врезался в стенку, упал, попытался подняться и снова упал. Мы тогда рассмеялись и вспомнили игру, в которую играли в детстве, когда ты сначала кружишься на месте, а потом пытаешься бежать по прямой.
Мы над ним смеялись.
Это началось тогда? Не обычная неуклюжесть маленького ребенка, еще нетвердо стоящего на ногах, а страшная болезнь? Я не могу удержаться от стона.
Рядом слышится чей-то кашель.
Я выпрямляюсь, раздосадованный чьим-то присутствием, и вижу Коннора Слейтера, сидящего рядом со мной. Кивнув, я собираюсь встать и уйти и вдруг понимаю, что это был не кашель.
Коннор Слейтер плачет.
Он сидит, вцепившись в края скамейки красными огрубевшими руками. На предплечье у него татуировка – имя Лиама в окружении черных завитков. Несмотря на холод, на нем мешковатые шорты, из которых торчат загорелые веснушчатые ноги в желтых поношенных ботинках.
Я не знаю никого похожего на Коннора Слейтера, я не знаю, как я могу ему помочь.
Я не знаю.
И все же.
Я знаю, каково это – оставить семью в понедельник и не видеть ее до пятницы. Знаю, что чувствуешь, когда звонит твоя жена, чтобы сказать: «Я в больнице – ты должен приехать. Приезжай прямо сейчас, я тебя жду». Знаю, как страшно терять ребенка, когда ничто другое уже не имеет значения.
Я это пережил.
– Все это тяжело, да?
Коннор медленно кивает. Уперев руки в колени, он смотрит вниз.
– Это хорошая больница, одна из лучших в стране. Лиам в надежных руках.
Это звучит банально, но Коннор потирает лицо и энергично кивает, и я думаю о том, что иногда мы хотим услышать именно банальности.
– Я торчу здесь ради Ник, понятно? И не хочу расстраивать наших ребят, поэтому говорю им, что все в порядке, стараюсь заботиться обо всех, и о Ник тоже, но…
Он обрывает себя на полуслове, но я уже понял, что он хочет сказать, потому что думаю о том же.
– И никто никогда не спрашивает, каково приходится вам.
Коннор сжимает губы.
– Ведь вы совсем не в порядке.
– Верно.
Он поднимает на меня красные опухшие глаза.
– Потому что это я виноват, что Лиам оказался здесь.
Глава 6
– Он забыл свой ингалятор. – Никки меняет Лиаму пижаму.
Макс сегодня на работе, так что в палате нас только двое. Здесь есть ширмы на колесиках, которыми можно отгородиться, но поскольку других родителей сейчас нет, а мы с Никки неплохо ладим, в такой изоляции просто нет необходимости.
Когда-то мы с Элисон говорили о том, что наша компания мам с детьми могла бы куда-нибудь уехать – на несколько дней арендовать дом, чтобы жить там всем вместе. Готовить и заниматься своими отпрысками.
– Что-то вроде коммуны, – засмеялась она тогда. Интересно, сможем ли мы когда-нибудь это сделать теперь?
Никки стягивает с сына футболку.
– На день рождения мы подарили Лиаму новый рюкзак. Он переложил туда все свои вещи, а про ингалятор забыл, и тот остался в старом рюкзаке.
Я чищу Дилану зубки. Их у него четырнадцать, и сквозь десны прорезывается еще несколько. Дилан смотрит на меня своими большими блестящими глазами.
– Зубки не болят, малыш?
Так хочется, чтобы он что-нибудь произнес в ответ или хотя бы издал какой-то звук.
– У него давно не было приступов, – продолжает Никки. – Но когда они пошли в столовую, он вдруг вспомнил, что забыл ингалятор, и очень расстроился.
– Бедняжка.
Я осторожно провожу по зубам щеткой. Несколько месяцев сына кормили через трубку, но три раза в день мы чистили ему зубы, чтобы не дать размножиться бактериям. Я задумываюсь о том, сколько времени пройдет, прежде чем я снова стану для него готовить. Будет ли он по-прежнему любить овсянку с бананом или его вкусы изменятся? Может быть, он захочет блинчиков или французских тостов?