В болезни и здравии.
Сейчас, когда часы на башне гулко бьют пять раз, она запахивает плащ поплотнее, а голос Финника в голове делается все громче, отчетливее. Она бежала так долго - все время прочь, прочь, прочь. Бежала, пока ноги (или судьба) не привели в это тихое сонное место. Место из их снов и мечтаний.
Может быть, поэтому она остается на день, на неделю, на месяц. Ходит по улицам, пропитываясь запахом терпкого глинтвейна и старинных книг. Касается пальцами старых каменных стен и позволяет случайной мысли пробраться в голову: может быть, он проходил тут совсем недавно (или очень-очень давно), может быть, он видел эту же реку и эти же часы на башне точно также отсчитывали время ворчливо и как-то рассерженно даже.
Когда его руки обхватывают ее со спины, Китнисс не вздрагивает - одна из фантазий, что кажется слишком живой, слишком реальной.
- Я знал, что ты найдешь меня, Сойка-пересмешница, - шепчет в ухо такой родной (до прокушенной насквозь губы и разъедающих глаза глупых слез) голос, а губы, все те же губы с привкусом яблок и сахарных кубиков (которыми он так любил кормить лошадей) трогают шею за ухом. И это - как взрыв в голове, разрывающий сознание и мысли на мириады осколков, расщепляющий ее на атомы, на частицы.
- Финник. Финник. Финник.
Прячет мокрое лицо в его воротник, а он гладит по волосам, как и прежде. И прижимает так крепко, почти что до боли.
- Я всегда знал, что ты не забудешь. Я ждал тебя, Китнисс Эвердин. Я знал, что ты вернешься, когда придет время.
Язык будто отнялся. Или пластинку заело. Или перемкнуло в голове. Потому что говорить не получается, лишь шептать его имя рвано и влажно и плавиться от бирюзы его глаз, от легких прикосновений, успокаивающих сорвавшееся с привязи сердце.
- Прости, что так долго.
Вместо ответа сожмет ее крепче, прижмется щекой к щеке. Он больше не даст ей уйти.
========== 11. Гейл/Китнисс ==========
Кондиционеры тихо гудят, а приятная прохлада ласково гладит затылок. Она сбрасывает туфли, откидываясь на стуле, и прикрывает глаза. День почти кончился, но город за окном, сплошь затянутый в бетон, пластик и сверкающий хром, все еще дышит расплавляющей мозги жарой, как тот самый дракон - Смауг, засевший в недрах Одинокой горы.
Дверь почти беззвучно открывается, и Китнисс Эвердин машинально распахивает глаза, натягивая на лицо дежурную улыбку. Взгляд моментально цепляется за букет лохматых ромашек - наивный и трогательный, как и Пит Мелларк, что ходит сюда изо дня в день, бросая жалобные взгляды и грустно вздыхая.
- Любуешься букетом, Кис-Кис? - Сталь в голосе Гейла царапает по затылку, уголок рта чуть дергается, опускаясь вниз, как поникший без солнца цветок.
- Ты знаешь, это не по настоящему, - бросает она, ступнями пытаясь нащупать под столом туфли.
- Поцелуй выглядел убедительно, - у него даже скулы напрягаются, а меж бровей залегают две складочки, который хочется стереть ластиком, пальцами, губами.
Нельзя. Не то место, не то время.
- Гейл…
- Все в порядке, малыш. Устал, наверное. … Передашь эти выкладки Сноу? Он говорил, это срочно.
Хлопает пухлой папкой о стол и уходит, не оглянувшись. И даже не тянется, чтобы тронуть губами висок. Китнисс чертыхается сквозь зубы и с силой пихает от себя опостылевшие бумаги. Белоснежные листы, плотно усеянные ровными черными строчками и причудливыми графиками, разлетаются по комнате стайкой дирижаблей, терпящих бедствие.
Черт бы побрал президента Сноу и его любимчика - Пита Мелларка.
Ближе к полуночи она заставляет себя запереть офис и спуститься в гулкий, непривычно пустой холл. Охранник услужливо открывает двери, и Китнисс перешагивает порог, окунаясь в вязкий и душный воздух, что, кажется, насквозь пропитался запахами духов, похоти, денег. Сегодня в постели будет пусто и одиноко.
Как же она устала от этих игр.
*
Едкое солнце напекает макушку и жжет кожу похлеще кислоты. Китнисс вытягивается на шезлонге, опуская на глаза зеркальные очки. Краем глаза она видит, как Гейл - красивый и гибкий, будто дельфин, ныряет с бортика в голубоватую прохладу бассейна. Гейл Хоторн - единственный, кто осмеливается использовать это декоративное украшение по назначению. Другие слишком боятся испортить макияж или прически, вызвать всего лишь тень неодобрения на лице хозяина приема - президента корпорации “Панем” Кориолана Сноу.
Сделав пару кругов под водой, Гейл подтягивается на своих сильных руках, выбираясь из воды. Мышцы перекатываются под кожей, а капельки влаги медленно ползут по загорелому телу. И это, определенно, самое красивое, что Огненная Китнисс видела в своей жизни.
“Огненная Китнисс”, - дебильное прозвище, придуманное прихвостнями Сноу, разлетелось по всему “Панему”, как пожар в степи во время сильного ветра. “Огненная Китнисс”. Ни один из этих заискивающих придурков даже не догадывался, как сильно ей хотелось быть слабой и ранимой. До ломоты в костях и вкуса крови на языке.
- Я принес тебе выпить. Жарко ужасно.
Пит деликатно опускается на самый краешек шезлонга и протягивает запотевший высокий бокал, где среди прозрачных кубиков льда плещется голубоватая жидкость неясного происхождения. Она благодарно забирает коктейль, стараясь не касаться его пальцев. Сноу, наблюдающий за ними с высокого балкона, склоняет голову, будто бы в знак одобрения. Грудь словно перетягивает узкими кожаными ремнями - так, что дышится через раз.
Жалко, не взяла с собой лук, из которого Гейл учил ее стрелять, пока они были детьми. Можно было бы выпустить стрелу прямехонько меж этих ядовитых змеиных глаз. И все вздохнули бы с облегчением.
- Спасибо, Пит. - Она улыбается, подставляя щеку для поцелуя, но Мелларк чмокает куда-то в краешек губ. Гейл ожесточенно растирается полотенцем, а потом быстро уходит, прихватив одежду. - Я побуду одна, хорошо? Очень устала за эти дни.
Президент смотрит на нее очень внимательно, прожигает своими холодными глазами насквозь, когда Пит идет прочь, понуро ссутулив плечи. Наверное, надо сделать что-то - догнать, окликнуть хотя бы. Китнисс Эвердин настолько плевать, что она просто отворачивается, когда Сноу демонстративно отламывает бутон от стебля и мнет иссохшимися пожелтевшими пальцами шелковистые лепестки.
Гори ты в аду, Кориолан Сноу, я не одна из твоих чертовых кукол. Я выхожу из игры.
*
Вечером он захлопывает ногой дверь в ее квартиру. От него пахнет ежевикой и виски. Усиленно отводит глаза, когда она берет его за руку.
- Гейл…
Не даст ей продолжить, прижмет к стене, запуская пальцы в волосы, торопливо расплетая затейливую косу. Зароется лицом в мягкие пряди, вдохнет аромат каштанов и ванили, тронет губами судорожно пульсирующую на шее тонкую жилку, а чуть позже стянет зубами бретельку с плеча.
- Давай притворимся, что мы нормальная пара и не должны прятаться за закрытыми дверями от Сноу и его приближенных. Давай притворимся, что мы только вдвоем, и так будет всегда. Давай притворимся, что он не отдаст тебя за Мелларка. Хотя бы раз, Кис-Кис…
Подставляя губы, шею, ключицы жадным поцелуям-укусам, Китнисс обхватывает его ногами, позволяя унести себя в спальню. Она цепляется за него, как утопающий за спасательный круг. Не так. Она просто знает, что не сможет дышать, если Гейла Хоторна не будет рядом. Потому что Гейл - это не просто потребность важнее, чем воздух. Гейл - это сама жизнь. Не потому, что он был рядом с самого начала. Просто потому, что Гейл и Китнисс всегда были продолжением друг друга.
- Ты меня любишь? - Спросит он потом, разомлевший и усталый. Она спрячет лицо на широкой груди, тихо вздохнет.
- Ты прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь. - Дернется, чтобы, встать. В последний момент обхватит его руками, роняя на себя. - Не уходи. Ну, пожалуйста, Гейл. Останься сегодня. Ты нужен мне, Гейл, только ты.