Узники ловили каждое мое слово, понимая, что судьба всех и любого сейчас зависит от прихотей грозного и всесильного рейхсфюрера. Если бы я сказал что-то не то, погиб бы не только сам. Отправили бы в газовую камеру весь блок — две тысячи человек. Но, наверное, в те минуты мной руководило само провидение.
«Господин рейхсфюрер, разрешите ответить на ваш вопрос?» — сказал я по-немецки. Гиммлер изумленно шевельнул бровями: «Ты меня знаешь?» — «Вас знает вся Германия!» — не моргнув глазом, выпалил я. «Откуда немецкий язык?» — «Изучал в лагерях, он очень мне понравился». — «Похвально, похвально… — сказал Гиммлер, и его непроницаемое, каменное лицо ожило. — Ну а почему же ты, такой сознательный рабочий, попал в Освенцим?» — «Я убегал из Германии». — «Не захотел работать?» — «Работал я хорошо, и немецкие мастера были довольны мной, но меня плохо кормили, и я убежал, надеясь найти лучшее место и лучшее питание».
По правую сторону от Гиммлера стоял генерал с безобразным асимметричным лицом. Это был Кальтенбруннер. Рядом — Шелленберг. По левую сторону от Гиммлера — Рудольф Гесс, а возле него штандартенфюрер с внешностью непорочной девы. К нему и обратился Гиммлер: «Слышите, Эйхман, этот гефтлинг (узник) искал райский уголок и нашел его в Освенциме. — И опять ко мне: — Ну и как, ты нашел то, что искал? Тебе лучше здесь?» — «Здесь не лучше, но здесь настоящий порядок, немецкий, — ответил я. — Каждый гефтлинг знает свое место, никто не смеет нарушать приказ. Ну и думать не надо — начальство за тебя думает». — «Ты хотел бы быть на воле?» — вдруг спросил меня Гиммлер.
Свобода? Из рук Гиммлера? По горькому опыту других знал, что гестаповцы и эсэсовцы даром ничего не делают. Они даже могут выпустить меня на волю, чтобы потом устроить пропагандистский балаган: мол, отчаянного преступника, большевистского фанатика перевоспитали национал-социалистические идеи, работа, и он получил свободу. Нет, такой свободы мне не надо. «Я искренне признателен вам, господин рейхсфюрер, но не могу воспользоваться вашим предложением. Хочу разделить судьбу своих соотечественников. Кроме того, до конца войны мне все равно, где работать на великую Германию».
«Посетители, будьте взаимно вежливы!»
Газовые камеры были оборудованы под баню. Но в заблуждение это могло ввести только тех, кого отправляли туда, едва сгрузив с эшелона. При газации старожилов Освенцима камуфляж был ни к чему: обмануть нас было невозможно. Однажды ночью мы были разбужены страшным криком, и на следующее утро узнали, что накануне не хватило газа и еще живых детей бросали в топки печей.
Второй и третий крематорий в Биркенау были самыми большими. Кроме главных входов они имели еще и черные, расположенные с тыльной стороны. Черный ход — это наклонный бетонный спуск без ступеней, который вел прямо в газовую камеру.
Нас, обреченных, привезли в это адское место на четырех грузовиках. Один из них с ревом развернулся. Возле меня прозвучал нечеловеческий вопль — у кого-то не выдержали нервы. Зондеркомандовец кованым ботинком ударил кричавшего по черепу, и вопль оборвался. Грузовик сдал назад, приблизившись задним бортом вплотную к каменной пристройке с распахнутой железной дверью.
Зондеркомандовцы спрыгнули на землю, резко поднялся кузов, люди вперемешку полетели по крутому спуску прямо в газовую камеру. Я оказался в мешанине человеческих тел, но, к счастью, не повредил ни рук, ни ног. Груда шевелилась и медленно, словно густая жидкость, расползалась по большому квадратному ярко освещенному помещению.
Я выбрался из переплетения тел и встал возле бетонного спуска. Прижался к стене, зная, что грузовики будут разгружаться в той последовательности, в которой двигались по дороге к крематорию. Итак, еще один самосвал. До начала газации не больше двух минут…
После невыносимого лагерного холода в газовой камере жарко, как в духовке. Оглядываюсь — под потолком висят душевые воронки, намного больше обычных, похожие на раскрытые дырчатые зонты. На белых стенах — лозунги на нескольких языках: «Дезинфекция!», «Душевая», «Соблюдайте порядок и чистоту!». И циничный призыв: «Посетители, будьте взаимно вежливы!»
Процесс длился не более 15 минут
Потолок камеры подпирали несколько бетонных колонн. Между ними были две вертикальные трубы, оплетенные проводом, внизу дырчатые. Сквозь бетонный потолок и крышу газовой камеры эти трубы выходили на поверхность и там заканчивались герметичными клапанами, в которые эсэсовцы засыпали «Циклон», то есть кристаллизованную синильную кислоту. Она вступала в реакцию с воздухом и превращалась в сильнодействующий отравляющий газ.