Гиммлер внимательно всматривался во все, что встречалось на пути.
— Только в Аушвитце я отдыхаю по-настоящему и чувствую себя спокойным[59], — сказал он Гессу в глубокой задумчивости.
— Да, у нас тут хорошо, спокойно, — ответил Гесс. У самых ворот, с правой стороны, как идти в лагерь, росла одна-единственная березка. Увидев ее, Гиммлер остановился, на его каменном непроницаемом лице прорезалось некое подобие улыбки.
— Подросла, красавица, — сказал он. — Смотрите, чтобы за нею был надлежащий уход.
— Я, герр рейхсфюрер, лично слежу за тем, как ухаживают за березкой, — поспешил заверить Гиммлера лагерфюрер, радуясь, что шеф сегодня в отличном расположении духа.
Гиммлер пожелал начать осмотр лагеря с карантинных блоков. Вся свита направилась ко 2-А блоку, который был крайним в верхнем левом углу лагеря.
Начальство еще не показалось, а наш блокфюрер стоял наготове. Раздалась команда «мютцен ап!» — две тысячи шапок ударились о бедра невольников, произведя громоподобный звук. Все замерли, боясь не то что шевельнуться, а даже перевести дыхание. Наконец где-то впереди, за углом соседнего четвертого блока, рявкнуло «ахтунг!» и вслед за тем появилась ослепительная свита.
Ауфмайер сдавленным от испуга голосом, в свою очередь, рявкнул: «Ахтунг»! — и, чеканя шаг, двинулся навстречу Гиммлеру, чтобы отдать рапорт. Едва он успел выбросить правую руку для нацистского приветствия, как Гиммлер нетерпеливым жестом оборвал рапорт и быстро подошел к выстроенным узникам. За ним поспешила вся свита. Издали замелькали высокие тульи с орлами и черепами на кокардах, светло-голубые мундиры генералов с ярко-красными лампасами на галифе и темно-зеленые — эсэсовцев рангом пониже. На солнце засверкали пуговицы, пряжки ремней, лакированные ремни и кобуры пистолетов.
Вот он в середине — один среди всех, словно белая ворона, в белых перчатках, поблескивает стеклами очков, почти до половины закрытых козырьком надвинутой на лоб фуражки. Генералы подобострастно заглядывают ему в лицо, за ними жмутся те, что званием пониже. Никого из них, конечно, не интересуют узники, а волнует только одно — настроение шефа.
Гиммлера я узнал сразу. Дело в том, что в гестаповской тюрьме Кракова в кабинете Крауса висело два портрета — Гитлера и Гиммлера. Во время допросов они все время были у меня перед глазами и навсегда врезались в память. Правда, на портрете Гиммлер выглядел моложе, и на носу у него были не очки, а пенсне.
Живого Гиммлера я наблюдал с острым любопытством. Скуластое, еще не старое, но уже обрюзгшее лицо, оттопыренные уши, крючковатый нос. Бросались в глаза отвислые розовые щеки, треугольные усики, узкий подбородок и глубоко посаженные колючие глазки-пуговки — маленькие черные зрачки в окружении зеленоватого болотца. Холеное непроницаемое лицо хранило следы чрезмерной косметики.
Пройдя вдоль первой шеренги, Гиммлер замедлил шаг и где-то посередине остановился. Лагерфюрер давал ему объяснения: какая категория узников содержится в этом блоке, откуда они прибывают. Гиммлер слушал молча и внешне совершенно равнодушно. Гесс, между прочим, сказал, что прежде продолжительность карантинного содержания узников составляла шесть месяцев, а теперь не более шести недель: это объясняется тем, что арбайтскоманды чаще нуждаются в пополнении вместо выбывших. Пожаловался, что и при этом администрация лагеря едва справляется, с трудом успевая пропускать узников через карантин даже при условии, что значительная часть прибывающих, как правило, подлежит «особой обработке». Под этим условным термином имелось в виду уничтожение. Преступные правители «третьего рейха» не любили называть вещи своими именами, а всегда прибегали к кодам, шифрам, символам, как, например: «Окончательное решение», «Особая обработка», «Кампания Рейнгардта» и прочее.
— Чем занимаются гефтлинги, находясь в карантине? — спросил Гиммлер.
— Их приучают к дисциплине, к порядку. Кроме того, мы прививаем им любовь к труду и вообще перевоспитываем. В этом отношении у наших кадров значительный опыт, — пояснил Гесс, улыбаясь. — Кроме того, во время карантина мы отсеиваем физически слабых, непригодных к интенсивному труду. Физически сильных вливаем в арбайтскоманды, а больных и немощных лечим. Селекцией занимается комиссия во главе с доктором Менгеле, а лечением — Молл. Карантинники получают половинную норму питания.
59
Эту фразу впоследствии часто повторяли эсэсовцы. Благодаря эсэсовцам, которые любили повторять слова начальства, множество деталей, связанных с визитом Гиммлера, стали известны подпольщикам, а отсюда и мне.