В коридоре я привел себя в порядок, вытер пыль на ботинках и с замиранием сердца постучал в дверь.
— Герайн!
Ауфмайер был явно навеселе, В комнате больше никого не было. Я отрапортовал, как положено, и замер на месте.
— Ну, доволен? — спросил он.
— Не знаю, как и благодарить вас за вашу доброту, герр блокфюрер.
— Это верно. Я мог бы давно уже отправить тебя на тот свет, могу сделать это и сейчас. Но я человек слова. Пообещал отблагодарить за услугу — сделал. Я умею выполнять обещание. Это мой принцип, мое правило. Порядочность прежде всего.
Я снова поблагодарил Ауфмайера.
— Откуда ты прибыл в Аушвитц?
— Из Мысловицкого лагеря, а перед тем сидел в краковской тюрьме, в Моабитской.
— Да ты заслуженный гефтлинг, со стажем и опытом! Ну что ж, тем лучше. Хорошо и то, что владеешь немецким.
Я опять поблагодарил Ауфмайера, понимая, что все услышанное — всего лишь преамбула.
— Тебя никто не обижает?
— Никто. Я глубоко благодарен вам, герр блокфюрер.
— А теперь открой-ка эту тумбочку и вынь из нее пакет. — Я повиновался. — Там буханка белого хлеба, колбаса и маргарин. Все возьмешь себе, — сказал Ауфмайер, не сводя с меня пристального, изучающего взгляда. — Ты давно был в Моабите?
— В мае прошлого года, герр блокфюрер.
— Тебе случайно не приходилось там слышать о Вилли Шмидте?
— Не только слышать. Я имел счастье сидеть с ним в одной камере, в сто сорок четвертой. Великий гангстер был у нас старостой, — ответил я, чем очень обрадовал Ауфмайера.
Он просто загорелся весь. Поднявшись с подушки и расстегнув китель, долго расспрашивал меня о Вилли Шмидте.
Несомненно, его прошлое было прочно связано c этим гангстером.
Ауфмайер смотрел на меня почти с нежностью.
После того как я рассказал о Вилли все, что знал, Ауфмайер минуты две молчал, довольно потирая руки, оживленный и радостный. Я тоже был рад, что все идет пока гладко.
— Со мной не пропадешь, мой мальчик. Ты умница, видать, умеешь и организовывать! В моем блоке ты будешь как у Христа за пазухой. Я тебе доверяю и хочу, чтобы ты кое-что делал для меня.
Я заверил Ауфмайера, что на меня он может положиться, как на самого себя.
— Хорошо. Но предупреждаю: язык держи за зубами! Если где-нибудь что-либо сболтнешь, мгновенно переведу тебя в гиммелькоманду. У меня это просто.
Понял?
Я вытянулся в струнку, сказал, что буду нем как рыба и сделаю все, что он пожелает. — Завтра повезешь на склад команды «Канада» кессели с едой. Кроме кесселей, доставишь туда фляги со спиртом и отдашь их капо Вернеру. Вернер — широкоплечий, белобрысый парень, ты его легко отличишь: на груди у него зеленой тушью вытатуирован орел, а на кисти правой руки — якорь. Вернера отличить может даже слепой, да тебе и не нужно будет его искать — он сам примет кессели. Скажешь ему, но так, чтобы никто не услышал, что половина камушков, переданных им в прошлый раз, фальшивые, поэтому за ним должок. И пусть не скупится.
— Все будет сделано, герр блокфюрер.
— Я тебе доверяю. Но имей в виду: попадешься — всю вину катай на себя, меня не впутывай! Спросят, откуда спирт, скажешь, что стянул в комнате блокового, а мы засвидетельствуем, что фляги со спиртом, изъятые из чешских и немецких посылок, действительно кто-то украл. В крайнем случае тебя отдубасят и отправят на перевоспитание ко мне. Двадцать; пять ударов выдержишь запросто, потом отлежишься в блоке. Кормить будем хорошо, поправишься быстро. Но лучше, конечно, не попадаться. Если же струсишь, тут уж ни я, ни сам черт тебе не поможет.
— Можете не сомневаться, герр блокфюрер. Я вас не подведу.
— Как ты думаешь пронести фляги?
— Сперва надо на них посмотреть.
Беззвучно, словно водяной жук, проплыв по комнате, он с помощью перочинного ножика открыл потайной ящик письменного стола и вынул оттуда две металлические продолговатые и плоские фляги. При этом пальцы его рук мелко дрожали, как у карманного воришки. Мягкие и чрезвычайно осторожные движения да и вся манера держаться — все выдавало в нем выходца из уголовного мира. Показалось, что передо мною не эсэсовский офицер, а обыкновенный вор, из тех, что считали себя интеллектуалами, королями уголовного мира, профессорами «культурного» грабежа и афер.
Блокфюрер передал мне фляги. Пока я рассматривал их, Ауфмайер смотрел на мои руки. Его внимание привлекли многочисленные рубцы и шрамы.
— Что это? — спросил он.
— Память гестаповской тюрьмы, господин блокфюрер.
Ауфмайер засмеялся:
— Результат собеседования «по душам»?