И лязг стали разошелся под сводами чертога.
И девятнадцать черных латников ожили мгновенно и ринулись к белым, что встали цепью у дверей.
Проснулись ослы, и заревели буйволы, поднялись все торговцы, ошарашенные, они пятились к стенам и удерживали испуганных животных. Тупорылый шум заполнил помещение.
Свет пламени игрался на полированных доспехах.
Из-под черного шлема одного из рыцарей послышался ироничный хриплый голос:
— Вы зря пришли, но теперь вы зря не уйдете.
— Мы не зря пришли и теперь точно не уйдем, — парировал белый рыцарь.
— Но что точно напрасно, так это то, что вы изволили пожаловать к нам ночью, — вновь произнес хриплый голос.
Рука в латной перчатке сделала неясный жест.
Костры погасли.
Белые рыцари слегка дрогнули и оступились, прижавшись к вратам.
Теперь во тьме лишь притаившиеся встревоженные скоты и простые люди, трепещущие от ужаса то ли перед теми, кто на них напал, то ли перед теми, кто их защищает.
Но постепенно во тьме засветились красноватым мечи стражей каравана и желтоватым доспехи пришедших сюда воинов Белого города.
Один из рыцарей поднес повыше и отсвет пал на его мутные, расплывшиеся глаза, которые он демонстрировал врагам. И воины Белого города видели переливы магии в его глазах, ощущали пульсирующую в них силу, незримую для обычных людей.
Тишина.
Лишь вьюга все также стонала за толстыми стенами из песчаника.
Тогда на груди одного из рыцарей ярким белым светом вспыхнул кулон, маленький шарик, словно маленькое солнце зажегся в этой темноте, своими лучами заполнив своды и дальние уголки чертога.
— Свет развеет тьму, белые рыцари развеют черный прах, — громогласно заявил рыцарь.
И тогда пятеро ринулись в атаку.
Рубка.
Волны искр.
Лязг металла.
Ни единого крика, лишь грудами лат один за другим падали черные латники. Белые рыцари ударами невероятной мощи мяли им доспехи, сносили головы, отрывая их вместе со шлемами, и поломали все свои мечи, но они брали раскалённые клинки поверженных врагов и шли дальше, пока все защитники каравана не были повержены, кроме одного.
Он все также стоял, держа раскаленный меч у собственных глаз. И тогда в его мертвых расплывшихся зрачках мелькнула недобрая искра.
Меч его раскалился добела.
Пятеро кинулись на последнего, и пали все за одним, от пяти спокойных ударов, разрезавших их белые латы и плоть под ними, словно масло.
Костры зажглись вновь.
Торговцы впали в ужас, увидев десятки грузных трупов, одетых в доспехи.
Один из дружественных трупов ещё шевелился, магия не истекла из него. Захрипев, тот поднял шлем во полумраке угла и выплюнул немного своей густой бордовой крови.
— Жив?
— Ну, как и все среди нас, — отшутился выживший воин.
— Ступай в Приют и скажи, что белые на нас напали.
— Да, милорд.
Отчаявшийся от увиденного купец, что был главой каравана, сделав пару шагов к рыцарю пал без сил на колени и молвил:
— Боги, сэр, сможете ли вы защитить нас?
Тогда черный рыцарь развернулся и ответил:
— Все, что встанет предо мною на этой тропе, умрет.
_____
Месть… Месть. Месть!
Идя по длинному коридору, Альтиген испытывал злобу, невыразимо огромную злобу. Они пожимали друг другу руки, они договаривались. А что он? Он думал, его приняли за серьёзного человека, он думал, что Белый город новая столица мира, но оно оказалось лишь гнездом коварных подонков, которые прячут нож за спиной, улыбаясь в лицо, людей без чести и достоинства.
"Руки… мы пожали друг другу руки… Боги, я думал он рыцарь! Конченный мужеложец…" — говорил про себя Альтиген и молнии гнева искажали его лицо.
Припадок ненависти стал отступать, словно море во время отлива, волны злобы оставляли после себя воздушную пену, таявшую в его мерном дыхании.
"Ублюдки, скотоложцы… Ладно. Держи себя в руках, Альтиген, держи себя в руках," — продолжал он мысленно успокаивать себя.
В окнах с одной стороны коридора была видна внутренняя застройка замка, кузницы, дома прислуги и прочее. Окруженная высокой стеной, стоящая на вершине холма, это была могучая крепость. Глубокий ров, толстые стены с уклоном и широкие круглые башни с нависающими надстройками, высокая цитадель, окруженная дополнительным рвом.
Теперь люди могли жить только в таких сильно укрепленных местах. Потому что вся остальная местность была в безраздельной власти тварей, столь мерзких, что на них и солнце не светило бы, если бы чувствовало подобно людям.