Женщины в белых платках вели торговлю с распряженных телег. Богородице — рождественский собор дырявил золотом заболоченное небо лавочников. Креповый сюртук, жилет и пристяжная манишка сделали меня привилегированным мещанином.
В граненом куполе, гостиного двора выживал цветочный магазин «Флора». Воздух был заряжен показной роскошью, куражом старателей и рудокопов. Я сговорился об обмене пяти роз на десятирублевую банкноту с изображением часовни Параскевы Пятницы. В захолустье такие ассигнации не ходили по рукам, а дальше Сибири за безобидный сувенир меня бы все одно не сослали.
У купца Юдина толкался народ. Подавали леонидовское вино после богослужения, читали переодику о военных и иных делах, ахали, громко хохотали, ожидая промышленника Курицина. Инженер — машинист Алексеев расспрашивал собравшихся о будущности города на Енисее. В круг пробился казачок в зеленой куртейке и штанах с ломпасами.
Извольте-с. Вижу-с много заводских труб и, непременно, трамваи, как у Нижнем, а по реке вояжируют многопалубные теплоходы.
— И Николашка с царственными бульдожками на дирижаблю к нам в губернию пожалут! — выдал кто-то из толпы. Публика залилась невинным смехом.
— Кто еще изложит свою фантасмагорию? Прошу-с!
Не медля, вышел я. Шестьдесят два процента зарядки и отсутствие городового добавили мне решимости. Передо мной стояли одетые, кто во что горазд, ссыльные да цеховики — все они несли прогнившие гробы индустриальных чудес будущей эпохи, захороненные останки сидящего под кожей. Я раскрыл телефон, определил точку проекции. Над кованым козырьком засияла насыщенная цветом копия часовни из путеводителя. Я приблизил видеопанораму моста, добавил эффект присутствия скоростного поезда. В просветах тоннеля стояла рудничная пыль, глыбы падали в чашу подтопленного карьера. Взбешеная волна искусственного моря подняла кресты, смыла красную глину с холмов, выворачивая гибкую арку времени.
Я отвлёкся на лицо из толпы, сопровождавшее, мучившее меня во всех путешествиях, сходя с воплощенных полотен, игнорируя оголтелость бесчинствовавшего века. Шум оваций грохотал далеко за спиной, меня волновал красный платок, и я не преминул разгадать его загадку.
Груней овладела хворь. Её болезнь была дурной закономерностью la femme d'emotion. Пробуясь в эпизодических ролях на дачных площадках, она отыграла на слабоосвещенной авансцене своей жизни роль жертвы, пережившей amor fati — любовь к своим страданьям. Я был deus ex machina (богом из машины), чертом из шкатулки, когда вез страдалицу в допотопном дилижансе по замусоренной набережной. Я свёл её в чистый дом на Дубенском переулке, протянул ей антибиотик из дорожной аптечки.
— Аграфена, я ведь не цаца какая, не земский докторишка, я личный врач Его императорского величества, самый действительный, самый тайный его советник. Гриша Распутин снадобье сотворил. Никакого, тьфу тебе, калия и ртути! Во имя Царя! Залпом! И не вздумай выплюнуть!
Я рассказал ей про страну “без царя в голове", пока бедняжка засыпала в своей кровати. Утром я мысленно погладил ее прилежно расчесанные волосы, поцеловал высокий лоб, почивавшие на нем дуги бровей, а затем скомандовал подъем. Мы спустились к воде по Береговой, укрылись в беседке со шпилем подстать столичному. Толпа зелёных ив нарядилась в алое зарево купален.
— Грушенька, послушай! Я провел борозды букв в песке.
На латыни они значатся АBC. Положим, к тебе за кулисы заглянул театрал с букетом для пущего эффекту. Его наружность — это АВ. Предположим, АB и есть твои предпочтительные черты: нос-курнос, подбородок-самородок. Однако про его нутро ты, Грушенька, ни сном, ни духом. Твой внутренний голос толкует: коль в нем имеется прелестные АВ, значится, ему полагается и добродетель С.
— А теперь вообрази! Его образ — это ABQ и Q- не то, что ты вымаливала ночами. Чтобы не попасть курой во щи, надобно интуицию развивать.
— Это как у Коня Доила? — оживилась она.
— Чтобы читать по глазам, надобно чувствовать людей. Чтобы чувствовать людей, нужно личностью быть, а не провинциальной барышней, поджидающей своего случая. Наконец, чтобы быть личностью, надобно, перестать читать истории Конан Дойля и сделать вот так!
Я принял положение. Груня устроилась в точности так.
— А теперь выгони мысли, забудь о том, кто ты есть. Сейчас ты слышишь журчание реки, глиссируешь по ее барашкам. Это не просто река, это поток времени.