Возможно, в оригинале московско-рязанского договора 1381 г. (грамота, как и прочие московско-рязанские докончания, дошла до наших дней в копии начала XVI в.) читалось не «грабеж и поиманые», а «грабеж и поимание», и речь, в таком случае, шла исключительно о захвате рязанцами имущества москвичей. Хронологическая привязка захвата «поиманых», если даже это не искажение архетипного текста докончания, и «грабежа» в московско-рязанском докончании 1381 г., «от того времени (битвы. – А. Л.)», может быть истолкована двумя способами, либо как имевшие место непосредственно сразу после сражения, либо в почти годовом временно́м промежутке между Куликовской битвой и заключением договора, то есть между 8 сентября 1380 и летом 1381 гг.
Если речь идет о тех самых грабежах сентября 1380 г., которые инкриминируются рязанцам ранними летописными рассказами о Куликовской битве и которые имели место во время возвращения армии-победительницы домой через владения Олега Ивановича, то непонятно, почему Дмитрий Иванович Московский собирается решать вопрос о них путем совместного, причем с «грабителями»-рязанцами, суда. Речь могла бы идти только о безоговорочном, в императивном порядке, возвращении того и другого, так же, как договором 1381 г. был установлен вассалитет Олега Ивановича и переведены в московское владение стратегически значимые территории Рязани, «место Тула» и «места Талица, Выползовъ, Такасовъ».
Возвращаясь к формуле о «суде вопчем» московско-рязанского договора 1381 г., необходимо вспомнить один очень важный факт. Докончание сохранилось только в рязанском варианте. Княжеские договоры, как известно, готовились в двух противенях, в нашем случае московском и рязанском, с соответствующей меной имен собственных, местоимений и пр. Если допустить, что в несохранившейся московской грамоте, предназначенной Рязани, формула «от того времени что грабеж или что поиманые у князя у великого люди у Дмитрия и у брата, князя Володимера, тому межи нас суд вопчии, отдати то по исправе» выглядела как «от того времени что грабеж или что поиманые у князя у великого люди у Олга, тому межи нас суд вопчии, отдати то по исправе» то есть содержала аналогичное обязательство Москвы Рязани, тогда понятно появление в тексте договора 1381 г. судебной процедуры как способа разрешения вопроса о «поиманых» и «грабеже», очевидно находившихся и у того, и у другого великих князей. В таком случае, надо думать, «поиманые» и «грабеж» не были результатом антимосковских действий Олега Ивановича сентября 1380 г. или, может быть, не только их.
В московско-рязанских договорах 1402 и 1447 гг. упоминаются два размена военнопленными, один по результатам, как полагают исследователи, московского похода на Рязанское княжество 1385 г., второй же вообще относящийся к итогам битвы московских и рязанских «ратей» при Скорнищеве в 1371 г.[130] – в обоих случаях речь идет об отпуске договаривающимися сторонами «полона» и снятии взаимных претензий по имуществу («а грабежу всему погреб») и никаких судебных процедур в связи с этим не предусматривалось. Бывало и так, что «полон», оказавшийся в распоряжении рязанской стороны, был результатом совпадения неких обстоятельств. В московско-рязанском договоре 1434 г. фигурирует московский «полон», захваченный в 1408 г. при погроме княжества, учиненном Едигеем и «запроваженный» и «запроданный» в Рязани, равно как и иной татарский «полон» договоров 1402 и 1483 гг., оказавшийся в Рязани после бегства пленников из Орды. Во всех случаях судьба «полона» также подлежала не суду, а безоговорочному возвращению «запроваженных» и «окупу» «запроданных»[131].