Степан снял с прикола паром, вывернул рули и медленно стал удаляться от берега, а с середины реки его дом, залитый светом электричества, стал виден как на ладони. И Степану стало невыносимо одиноко. Журчала за бортом вода, поскрипывал блок, глухо гудели порожние понтоны, и стоял Степан, облокотившись на перила, заглядывая в глубину воды, словно в собственную душу.
Было у него такое чувство, словно что-то главное с ним еще не произошло, оно затаилось, но что оно близко, что оно идет к нему вместе с проснувшейся землей, вместе с зарождающейся жизнью на этой земле.
И еще раз подивился Степан тому, что впервые он равнодушно и буднично думал о Марьи Владимировне, о своей неудавшейся жизни, которой многие в селе не могли понять, а потому и рядили на всякие лады, обвиняя Степана сразу во всех земных грехах. А он просто не мог без этой реки, как Марья Владимировна не могла без города, вот и весь секрет. И теперь — он это знал — не может без реки и Наташа, потому что она взяла от него больше, чем хотелось бы Марье Владимировне, а тут уже ничего не поделаешь.
Погасли огни в доме, и, словно это от них зависело, удивительная тишина разлилась над миром. Даже река, стремительно несущая свои воды, а эти минуты словно притаилась. Словно она прислушивалась к тайным мыслям человека и хотела ему помочь найти ту, единственную.