Иногда меня спрашивают, зачем, видя такое равнодушие со стороны всего мира и прежде всего Запада, мы согласились на закрытие Чернобыльской станции. Скажу откровенно: я долго не хотел, сопротивлялся. Но на нас оказывалось очень большое давление, особенно со стороны Европы. «Очень большое давление» - очень мягко сказано. Нам ставили ультиматум. И, соответственно, продолжались обещания и всяческие заверения. В такой обстановке мы в декабре 1996 года подписали в Оттаве меморандум, обязавшись закрыть ЧАЭС до 2000 года. Под этим меморандумом стоят подписи «большой семерки». Ну а самое главное - подходили к концу гарантийные сроки эксплуатации действующих блоков. Нужно было бы делать капитальный ремонт. А это - огромные затраты: около 300 миллионов долларов на один блок. Мы не могли их себе позволить, казна была пуста. А отказаться от ремонта - значит, создать угрозу новой катастрофы. Запад об этом знал, поэтому и вел себя так агрессивно. И самое главное: в Европе усилились протесты против атомной энергетики. Поэтому так напирали на Украину европейские правительства. Нет Чернобыльской АЭС - нет проблемы с общественностью. Нам просто некуда было деваться. Только закрывать…
Точно так же было в свое время с ядерным оружием. Кончались гарантийные сроки хранения. Боеголовки «фонили» будь здоров! Новых боеголовок Россия, естественно, нам не давала и не собиралась давать. Что оставалось делать с этим «фонящим» добром? Был, правда, выход, но чисто теоретический. Обняться с Россией и оставить общие ядерные силы. На всю, как говорится, оставшуюся жизнь… На это не могли пойти ни тогдашний президент Кравчук, ни Верховная Рада. Не знаю, между прочим, согласилась ли бы Россия. Выход был один: проявить вынужденное благородство - отказаться от статуса ядерной державы. Когда приходится слышать, как тот или иной народный депутат с важным патриотическим видом доказывает, что Украина должна была оставаться ядерной державой, у меня возникает такое ощущение, что мы слушаем его вместе с Кравчуком и переглядываемся: мели, Емеля!…
Первое, что сделала наш Верховная Рада, как только Украина вышла из Советского Союза, - принялась штамповать законы и постановления о льготах чернобыльцам. Эти льготы распространились чуть ли не на всех, кто хоть раз проехал мимо 30-километровой зоны. Плюс льготы загрязненным радиацией районам. Тот, кто принимал непосредственное участие в ликвидации аварии, кто был в самом пекле, и киевский чиновник, не покидавший города, оказались в равном положении льготников. Мне кто-то рассказывал, что 80 процентов работников аппарата ЦК КПУ и совмина получили «мандаты» чернобыльцев. Та же уравниловка, что и в случае со льготами ветеранам Великой Отечественной войны. И окопник, и тыловик, и тот, кто просто находился на временно оккупированной территории в детском возрасте, - все поставлены на одну доску. Наши парламентарии думали, что украинская казна неисчерпаема. Более того, о казне, по-моему, вообще не думали. Главное - проявить заботу о людях, понравиться избирателю. Где взять деньги, пусть ломает голову кто-то другой. Этого другого представляли себя в образе какого-то странного царя - такого царя, который существует для того, чтобы исполнять депутатские предписания. В результате - уродливые, бессмысленно дефицитные бюджеты, недовольство людей, уверенных, что они обмануты «преступным режимом». И, конечно, широкий простор для популистских обличений и обещаний.
25 ноября
Я старался ездить в те страны, от которых можно было что-то получить для развития нашей экономики. Поездки в Европу очень часто носят сугубо ритуальный характер. Европейский капитал, да будет всем известно, - ленивый капитал. Может, я ошибаюсь… Европейцы в своих белых перчатках проиграли американцам соревнование за влияние на постсоциалистическом пространстве. Я имею в виду не только и не столько постсоветские страны, сколько страны Центральной Европы. Не случайно возникла проблема отношений между «старой» и так называемой «новой Европой». «Новая Европа» сегодня выполняет роль «троянского коня» американского капитала в Евросоюзе. И в НАТО… Я заметил это давно, когда процесс только-только зарождался. Постоянное доверительное общение с восточноевропейскими лидерами не проходило бесследно. В этих обстоятельствах рассчитывать на активность европейского капитала в Украине было бы большой наивностью. Исключения, которые демонстрировали немцы, французы, англичане и особенно нидерландцы, не могли изменить правила. Проиграв Центральную Европу, западные европейцы проиграли и Украину. На мои настойчивые приглашения я слышал ответ: «У вас еще не созданы институты гражданского общества, не все в порядке с самостоятельностью СМИ», - отвечали мне, как будто с этим все в порядке, к примеру, в Китае. Отговорки ленивых…
С экономической точки зрения, для меня был привлекательным Восток, страны Персидского залива, где есть капиталы и где я видел неподдельную заинтересованность в сотрудничестве с Украиной. Одна Ливия чего стоит! Если не пойдет прахом то, что мы намечали с Каддафи, перед Украиной будут захватывающие перспективы. И, конечно, с огромной пользой для Ливии. Муаммар не случайно звонил мне в 2004 году и агитировал идти на третий срок. «Меня беспокоит, что будет с нашими начинаниями», - говорил он. «Меня, - говорю, - это тоже беспокоит, но в Украине не такие условия, Муаммар, чтобы я мог править пожизненно». Мы должны были участвовать в строительстве железных дорог в Ливии. У них есть колоссальный проект. Они решили протянуть железную дорогу вдоль всего побережья. Добыча нефти и газа. Наша промышленность может поставлять им трубы, компрессоры и все, что нужно для этих отраслей. Строительство шоссейных дорог. Муаммар предоставил нам хорошие места для разведки запасов нефти.
И, конечно, Южная Америка. Это, я считаю, Клондайк для Украины. Очень хорошие отношения сложились с Бразилией, Аргентиной. В каком-то смысле у нас идеологическая близость - похожие проблемы и трудности. Запомнился визит к нам бразильского президента Фернандо Кардоза, встреча с его преемником Лула да Силва - залетел в Киев (не в Москву!) по пути в Китай, мы с ним хорошо пообщались, показал ему нашу Лавру. У нас с Бразилией крупный космический проект. Болит сейчас душа за него… А вот смотрю на Канаду. Сколько мы там ни обнимались, а практических результатов нет. И украинская диаспора там есть… Помню, с каким оптимизмом ехал туда наш первый посол Левко Лукьяненко. Мой первый государственный визит в 1994 году был в Канаду. Скажу со всей откровенностью: я очень рассчитывал на поддержку канадцев. Не получилось…
Китай, Индия, Пакистан - вот где наши грандиозные и, главное, реальные перспективы. С Китаем у нас большой товарооборот, военно-техническое сотрудничество, в том числе и в ракетно-космической сфере, в авиастроении. Мы продали туда «Кольчуги». Китай оказался покупателем последних «Кольчуг». Нас потом все выспрашивали, где китайцы их разместили. Малайзия, Сингапур, Филиппины. Малайзия - интереснейшая для нас страна! Она обратила внимание на наши самолеты, особенно на транспортный Ан-70. Правда, в этой стране тоже большие внутриполитические трудности, все время что-то мешает. Страны Персидского залива - интереснейший для нас регион. И Сирия, Иордания, тот же Ирак. Меня, кстати, всегда смешит, когда наши коммунисты и, так сказать, приравненные к ним защищают деятелей вроде Саддама Хусейна. Защищали его и от меня, когда шла речь о посылке наших военных в Ирак. Я говорил: «Он же всех ваших братьев по разуму уничтожил до десятого колена, а вы за него из штанов выскакиваете».
2 декабря
После выпускных экзаменов в университете я пришел на распределительную комиссию. Меня, как положено, спросили, куда я хотел бы поехать на работу. Мне было все равно, куда. «Куда пошлете, туда и поеду». - «В конструкторское бюро хотите пойти? Здесь, в Днепропетровске». - «Не возражаю». Многие сказали бы, что счастливы остаться в Днепропетровске и оказаться в таком КБ, да и я, конечно, был доволен, но ответил почему-то сдержанно. Может быть, я получил такое выгодное назначение потому, что не стремился устроиться как-нибудь получше. Ответ: «Куда пошлете, туда и поеду» давали далеко не все. В этом назначении был Божий перст. Я не блистал, не был отличником. Приходилось все время думать, что пожрать и на что пожрать, для этого - подрабатывать. На одну стипендию прожить было невозможно, а мать мне из села помочь не могла. Я все пять университетских лет проходил полуголодный.