- Я!
- Выйти из строя! - скомандовал старшина, с удовольствием глядя на орла Пинькова.
Рядовой Пиньков любил выполнять эту команду. Не было тут ему равных во всем полку. Дух захватывало, когда вбив со звоном в асфальтированный плац два строевых шага, совершал он поворот через левое плечо.
Но, видно, вправду говорят, товарищ старший лейтенант, что все имеет свой предел - даже четкость исполнения команды. А Пиньков в этот раз, можно сказать, самого себя превзошел. Уж с такой он ее точностью, с такой он ее лихостью… Пространство не выдержало, товарищ старший лейтенант. Вбил рядовой Пиньков в асфальт два строевых шага, повернулся через левое плечо - и исчез.
То есть не то чтобы совсем исчез… Он, как бы это выразиться, и не исчезал вовсе. В смысле - исчез, но тут же возник по новой. Причем в совершенно неуставном виде, чего с ним отродясь не бывало. Стойка - не поймешь какая, на сапогах почему-то краска зеленая, челюсть отвалена - аж по третью пуговицу. И что самое загадочное - небритая челюсть-то!..
Виноват, товарищ старший лейтенант, самоволкой это считаться никак не может. Какая ж самоволка, если рядовой Пиньков ни секунды на плацу не отсутствовал! Другой вопрос: где это он присутствовал столько времени, что щетиной успел обрасти?
Разрешите продолжать?
Значит, так…
Повернулся рядовой Пиньков лицом к строю, душу, можно сказать, в поворот вложил, глядь! - а строя-то и нет! И плаца нет. Стоит он на дне ущелья посреди какой-то поляны, а поляна, что характерно, квадратная…
Никак нет, по науке это как раз вполне допустимо. Есть даже мнение, товарищ старший лейтенант, что в одном и том же объеме пространства понапихано миров - до чертовой матери!.. Почему не сталкиваются? Н-ну образно говоря… в ногу идут, товарищ старший лейтенант, потому и не сталкиваются…
Остолбенел рядовой Пиньков по стойке "смирно". Молодцеватости, правда, не утратил, но что остолбенел - то остолбенел. Однако нашелся - скомандовал сам себе шепотом: "Вольно! Разойдись!" - и стал осматриваться.
Местность незнакомая, гористая и какая-то вроде сказочная… Никак нет, в прямом смысле. Взять хоть поляну эту квадратную: четыре угла, в каждом углу - по дереву. Что на трех дальних растет - не разобрать, а на том, что поближе, разрешите доложить, банки с тушенкой дозревают. Пятисотграммовые, без этикеток…
Так точно, на мясокомбинате… Но это у нас. А там - вот так, на деревьях. Растительным путем… Вот и я говорю, непредставимо, товарищ старший лейтенант…
Смотрит Пиньков: за стволом шевеление какое-то. Сменил позицию, а там - волк не волк, крокодил не крокодил… Короче, пупырчатый такой… И землю роет. Воровато и быстро-быстро. Передними лапами. А на травке стоят рядком четыре банки с тушенкой. И, надо полагать, свежесорванные - в смазке еще…
Изготовился рядовой Пиньков для стрельбы стоя и двинулся к дереву. А тот - роет. То ли нюх потерял, то ли просто не ждет опасности с этой стороны. Потом поднял морду, а Пиньков уже - в трех шагах.
Как пупырчатый присядет, как подскочит! Вскинулся и обмер - ну чисто собачка в цирке на задних лапках. Стоит и в ужасе ест Пинькова глазами. Глаза - маленькие, желтые, нечестные…
- Вольно! - враз все смекнув, говорит рядовой Пиньков и вешает автомат в положение "на плечо". - Кто командир?
Даже договорить не успел. Хотите верьте, хотите нет, а только пупырчатый делает поворот кругом на два счета, да так ловко, что все четыре банки летят в яму, а сам - опрометью куда-то, аж гравий из-под лап веером…
Откуда гравий? Да, действительно… Поляна же… А! Так там еще, товарищ старший лейтенант, дорожки были гравийные от дерева к дереву! Ну а на самих-то полянках, понятно, трава. Причем с большим вкусом подстриженная: коротко, но не под ноль.
Ну вот…
Наклонился Пиньков над рытвиной - даже номер на них какой-то изнутри выдавлен. Разница в чем - у каждой по ободку вроде бы брачок фабричный. А на самом деле - след от черенка.
Обошел Пиньков дерево, смотрит: а листочки-то кое-где к веткам - пришиты. Для единообразия, стало быть. Кто-то, значит, распорядился. А то на одной ветке листьев мало, на другой - много… Непорядок.
"Однако, - ужасается вдруг Пиньков, - мне ж сейчас в караул заступать!.."
И тут, слышит, за спиной у него как бы смерчик теплый с фырчанием крутнулся. Оборачивается, а там пупырчатый начальство привел. Начальство такое: дед… Да нет! Дед - в смысле старенький уже, пожилой! Хотя крепкий еще, с выправкой… На отставника похож… А с дедовщиной мы боремся, это вы верно сказали, товарищ старший лейтенант!..
- Осмелюсь доложить, - рапортует. - Премного вашим внезапным явлением довольны!
И тоже, видать, кривит душой - доволен он! Оробел вконец, не поймет, то ли это рядовой Пиньков перед ним, то ли ангел небесный откуда-то там слетел…
Никак нет, никакое не преувеличение. Вы рядового Пинькова по стойке "смирно" видели? Незабываемое зрелище, товарищ старший лейтенант! Стоит по струнке, глазом не смигнет, оружие за плечиком сияет в исправности, подворотничок - слепит, надраенность бляхи проверять - только с закопченным стеклышком. А уж сапог у Пинькова… Да какой прикажете, товарищ старший лейтенант. Хоть левый, хоть правый… Кирза ведь, а до какого совершенства доведена! Глянешь с носка - честное слово, оторопь берет: этакая, знаете, бездонная чернота с легким, понимаете, таким млечным мерцанием… Галактика, а не сапог, товарищ старший лейтенант!
- Рядовой Пиньков! - представляется рядовой Пиньков по всей форме. А сам ненароком возьми да и скоси глаз в сторону ямы. Ну, дед, понятно, всполошился, тоже туда глаз метнул. А там пупырчатый на задних лапах елозит - не знает, от кого теперь банки заслонять: от Пинькова или от дедка от этого.
- А ну-ка, любезный, - подрагивающим голосом командует дедок, - подвинься-ка в сторонку…
Пупырчатый туда-сюда, уши прижал, лоб наморщил, но видит, податься некуда, - отшагнул.
Смотрит дед: банки. Оглянулся быстро на Пинькова - и с перепугу в крик.
- Шкуру спущу! - кричит. - Смерти моей хочешь? Перед кем опозорил! Пятно на всю округу!..
Откуда ни возьмись - еще четверо пупырчатых. Точь-в-точь такие же, никакой разницы - тоже, небось, банки тайком прикапывали, и не раз. Сели вокруг первого, готовность номер один: пасти раззявлены, глазенки горят. И смотрят в предвкушении на деда - приказа ждут.
И еще гномики какие-то… Как выглядят? Н-ну, как вам сказать, товарищ старший лейтенант… Гномики и гномики - пугливые, суетятся. Похватали банки и полезли с ними на дерево - на место прикреплять.
- Взять! - визжит дед.
Как четверо пупырчатых на первого кинутся! Шум, грызня, клочья летят… А дед берет культурно Пинькова под локоток и уводит в сторонку от этого неприятного зрелища. А сам лебезит, лебезит, в глаза заглядывает.
- Нет, но каков подлец! - убивается. - Ведь отродясь не бывало… В первый раз… Как нарочно…
- Разорвут ведь, - говорит Пиньков, останавливаясь.
- У меня так! - кровожадно подтверждает дед, от усердия выкатывая глаза. - Чуть что - в клочья!.. Вы уж, когда докладать будете… об этом, с банками, не поминайте, сделайте милость…
И уводит Пинькова все дальше, в глубь оврага… Горы? Виноват, товарищ старший лейтенант, какие горы? Ах, горы… Разрешите доложить, с горами у Пинькова промашка вышла. Не горы это были, а самый что ни на есть овраг. Просто Пиньков его поначалу за ущелье принял…
Да и немудрено. Ведь что есть овраг, товарищ старший лейтенант? Тот же горный хребет, только наоборот.
- Ты погоди, дед, - говорит Пиньков. - Ты кто будешь-то? Звание у тебя какое?
Дед немедля забегает вперед, руки по швам, глаза выкачены.
- Колдун! - рапортует.
"Эх, мать!" - думает Пиньков.
И пока он так думает, выходят они из овражного отростка в центральный овраг. Ну вроде как на проспект из переулка. Внизу речка по камушкам играет - чистенькая, прозрачная. И травяные квадраты - вверх по склону ступеньками.