Ладно, подумал он, шатаясь, возвращаясь к выходу из пещеры, мои легкие стали чище, но у меня инсульт. Отлично.
Несмотря на то, что внизу дома была открытая планировка - кухня перетекала в гостиную, а лестница вела в ванную и две спальни наверху, - в доме ощущалась необычная клаустрофобия: потолки ниже, чем обычно, стены теснее. Гарри остановился, чтобы посмотреть на ряд фотографий на стене. Келли развешивала их годами, время от времени добавляя одну или две, но большинство из них висели здесь уже давно. Странно, что он проходил мимо них несколько раз в день и редко замечал. Тем не менее они отражали их совместную жизнь, а также жизнь, которая была до этого, которая привела их сюда, к этому дню, к этому моменту. В этом было что-то настолько значительное, что как можно было это игнорировать?
Головокружение прошло, и пурпурные психоделические цветы почти исчезли. Опустившись на пол, он изучил фотографии, расположенные аккуратными рядами, и столкнулся с чувством печали, настолько всепоглощающим, что ему показалось, что он может расплакаться.
Сначала его внимание привлекла свадебная фотография: он и Келли идут к алтарю, сияя от счастья в самый счастливый день в их жизни. Затем он сосредоточился на фотографии своих родителей - обоих уже нет в живых, но они так живы на снимке, сидят в позе, держась за руки, и улыбаются в камеру. Рядом - детская фотография Гаррета, затем - школьная, сделанная в первом или втором классе. Каким крошечным был мальчик, когда он впервые взял его на руки. Такой нежный и красивый, что Гарри до сих пор помнил, как ему хотелось - нужно было - защитить этого ребенка, своего сына. И с того момента он понял, что его собственная жизнь и счастье не имеют никакого значения. Все дело было в этом маленьком человечке. Все, что он делал с тех пор, было направлено на то, чтобы стать лучшим отцом, лучшим мужем и дать своей семье лучшую жизнь, на которую он был способен. Не всегда ему это удавалось, но чаще всего - да, и никто не мог справедливо обвинить его в том, что он не старался.
Он прошел мимо фотографии родителей Келли - оба были еще живы - и улыбнулся, вспомнив, как по-разному они вели себя в тот день, когда он женился на их дочери. Отец Келли был в восторге - Гарри и его тесть всегда прекрасно ладили друг с другом, - но ее мать была угрюма и вела себя так, словно находилась на похоронах, убитая горем из-за того, что ее дочь забрал мужчина, который явно не соответствовал ее стандартам, какими бы они ни были. Гарри никогда не понимал, почему свекровь так его не одобряет, и по сей день это остается загадкой. Он был любящим мужем и отцом, хорошим кормильцем, стабильно и надежно присутствовал в жизни ее дочери и внука, так за что же его можно было не одобрять? В тех редких случаях, когда он упоминал об этом Келли, она отвергала это как "просто мамину манеру". Они были очень разными людьми, говорила она, как будто этого объяснения должно быть достаточно.
Гарри протянул руку и осторожно коснулся маленькой рамки со старой черно-белой фотографией, на которой он был шестилетним мальчиком, играющим возле дома, где он вырос. Он осторожно снял ее со стены и на мгновение уставился на нее. Его глаза наполнились слезами, хотя он и не знал, почему.
Столько воспоминаний, подумал он. Так много...
Ложь.
Гарри крутанулся на месте, сердце подскочило к горлу, а глаза обшарили кухню позади него. Он схватил фотографию и привалился спиной к стене: серебряная рамка холодно прижалась к липкой плоти его ладоней. Он слышал это. Он слышал, как кто-то сказал "ложь". Он был уверен. Это было не в его голове, замаскированное под шальную мысль, а голос, мужской голос, глубокий, гортанный и ясный как день, произнесенный как будто не далее чем в десяти футах от него.