"Ты лжешь, я не причинил бы никому вреда".
Он видит, как Глория бежит к нему, пытаясь остановить его, чтобы он снова не бросил биту. Хотя уже слишком поздно, она все равно бежит к нему, крича "Стой!". Но он не останавливается, он перешел ту черту, за которой разум и сдержанность - даже последствия - уже не действуют и не имеют значения. У его ног лежит Серси, умирающий в кровавой куче, его лицо и голова разбиты, руки, грудь и ноги в синяках от ударов биты. Переполненный жестокостью и яростью, Гарри поворачивается к Глории, когда она бежит к нему, и замахивается на нее битой. Только когда она с жутким треском ударяется о ее череп, он понимает, что натворил. Она пошатывается, смотрит на него со страхом, растерянностью и шоком, а затем опрокидывается навзничь, как бескостная, невесомая вещь, которую сдуло порывом ветра. Она падает на землю, ее рука тянется к виску. На ней застывает кровь, такая темная, что граничит с черной. Гарри хочет бросить биту, но не может. Она срослась с его рукой. Глория улыбается, словно не в силах поверить в происходящее, а затем падает лицом вниз в лужу крови. Гарри смотрит на кровать. Он все еще ничего не помнит, но Келли тоже лежит в кровавой куче. В его сознании промелькнул краткий миг, когда его глаза встретились с глазами Келли, и она смотрела на него с признанием, если не с покорностью. Как будто она знала, что ее ждет и что ей не избежать наказания. И с этим знанием приходил определенный покой.
"Я бы никогда не причинил ей вреда", - пробормотал Гарри. "Я не смогу, я не способен причинить ей боль. Я люблю ее больше, чем саму жизнь".
Он помнит, как она подняла руку, словно регулировщик, сигнализирующий о приближении транспорта, чтобы остановиться, или, может быть, это инстинктивная, рефлекторная попытка отразить то, что, как она знает, приближается. Ее бриллиант и обручальное кольцо ловят слабый свет из соседнего окна. Это последнее, что помнит Гарри, прежде чем замахнуться битой и попасть ей в голову, последнее, что он помнит, прежде чем она падает на пол, где он наносит ей новый удар.
Из дальнего уголка своего искалеченного сознания он видит Гаррета маленьким мальчиком, который наблюдает за ним, скомканную коробку сока и бейсбольную перчатку у его ног.
Иногда любовь настолько глубока, что причиняет боль, но когда она переходит в гнев или даже насилие, то становится чем-то совсем другим.
Не так ли?
"Мы все мертвы", - говорит ему Глория.
Воспоминания меркнут. "Келли жива?" - спрашивает он сквозь слезы.
Глория медленно проводит по полу окровавленными пальцами.
"Она жива?" - говорит он, на этот раз крича, его голос гремит в открытой комнате.
Наконец она смотрит на него. "А ты?"
Ночь... все еще была ночь. Первое, что он увидел, - это размытое видение своей машины и внедорожника Келли за ней. Боль пронзила его тело, возникнув где-то глубоко внутри него, и он почувствовал вкус крови. Много крови. Он с огромной силой ударился о подъездную дорожку и еще до того, как попытался пошевелиться, понял, что сильно поранился. Голова ужасно болела, как будто ее раздробили, и теперь ее удерживали свободные лоскуты окровавленной, мокрой кожи, которая когда-то была его лицом.
Что-то двигалось в его ограниченном поле зрения.
Боже мой, койот...
Он стоял рядом с ним и нервно нюхал воздух, а его глаза осматривали окрестности в поисках потенциальной угрозы.
Он защищает меня, присматривает за мной.
Словно почувствовав что-то, койот повернул голову и пристально посмотрел на Гарри, так близко, что его нос почти касался его.
Внезапно Гарри тоже почувствовал это. Он был уверен в этом. Он знал эти глаза, душу, стоящую за ними, и взгляд, в котором читалось узнавание. Его старый друг.
"Марлон?" - слабо спросил он. Неужели это был его голос?
Прости меня. Я сделал все, что мог.
Медленно койот отступил.
Гарри попытался пошевелить руками. Одна двигалась, другая отказывалась двигаться, но пульсировала болью. С ворчанием он изо всех сил старался подтянуться, приподнять голову и попытаться хотя бы встать на руки и колени.
Койот исчез, вернувшись в темный лес, откуда он пришел.
Вставай, они идут, я должен встать.
Все его тело затряслось, когда он попытался подняться на ноги, боль была мучительной, зрение все еще расплывалось, но улучшилось настолько, что он смог различить отражение в лунном свете. На боку машины - лицо. Его лицо, но...