(я-то Алису ни разу в жизни даже пальцем не тронула: правда, на нее стоило взглянуть построже, как она уже заливалась слезами). Так что Домик мечты пришлось выбросить, а всех кукол с одеждой, мебелью и остальным добром я хотела подарить Ванде, но миссис Джуканович не разрешила ей их взять и даже отобрала ее собственную неполноценную Барби на несколько дней в качестве наказания. По-моему, это было жестоко и ужасно несправедливо.
Роберт сказал, что если я буду расстраиваться из-за каждого пустяка, который происходит с Джукановичами, им придется уехать. Я испугалась, что он их выгонит, и опять расплакалась, но потом решила, что буду смотреть на все оптимистически и сохранять хорошее настроение. После этого я плакала, только когда поблизости никого не было.
Джукановичи прожили у нас восемь дней, а потом приехали жилые фургоны для потерпевших. Их поставили на бейсбольном поле у школы, хотя должен был вот-вот начаться спортивный сезон — видимо, никто об этом не вспомнил. Странно, что я сама вспомнила, но это сразу пришло мне в голову, когда я их там заметила; они стояли аккуратно, рядком, как будто в город приехал цирк. Когда-то Алиса играла в софтбол, и я регулярно ходила на ее домашние матчи. В белой форме, на зеленой траве в солнечный денек все девочки выглядели очень симпатичными. Алиса была питчером.
Джукановичи должны были переехать в свой фургон в среду, а по средам я бесплатно работаю в больничном киоске. Когда я собралась туда уйти, они еще не вышли из спальни, и я не знала, что делать. Роберт, конечно, сидел в подвале. Мне казалось, что нехорошо уйти не попрощавшись, но я всегда считала чужую личную жизнь неприкосновенной и никогда не беспокоила Джукановичей в их комнате — так стоило ли начинать теперь? Однако потом я решила, что все-таки имею право сказать им до свидания в своем собственном доме, поднялась по лестнице и постучала.
За дверью раздался какой-то приглушенный шум и что-то похожее на тихий досадливый возглас, и я отскочила в ужасе. Неужто я застала их в интимный момент? Какой кошмар, подумала я; вот почему никогда нельзя стучаться в закрытые комнаты! Одному Богу известно, что там происходит. В конце концов, они люди молодые...
Но через несколько секунд мистер Джуканович отворил дверь — он был в своей обычной одежде и выглядел совершенно нормально, а за ним, на кровати около окна, сидела миссис Джуканович, и я поняла, какие все это глупости.
— Простите, мистер Джуканович, — сказала я. — Мне надо уходить в больницу, и я хотела попрощаться и пожелать вам благополучно переехать.
— В больницу? — спросил он. — Что случилось?
— Нет-нет, ничего. Все в порядке. Я там работаю в киоске — по средам, на благотворительных началах.
Наверное, только всем мешаю, но это создает у меня иллюзию, будто я делаю что-то полезное.
Не уверена, что Джуканович меня понял; думаю, он был далек от этих моих проблем, но кивнул с понимающим видом.
— Благодарю вас за все, что вы для нас сделали, — сказал он. — Нам нечем вас отблагодарить.
Меня на мгновение озадачило внутреннее противоречие, которое заключалось в двух этих фразах; странно было услышать их вместе из уст одного человека. Но, пожалуй, жизнь полна подобных противоречий, и я отдала мистеру Джукановичу должное за то, что он от них не прячется (так сказать).
— Не за что нас благодарить, — возразила я. — И мистеру Эвартсу, и мне было очень приятно, что вы у нас остановились.
— Вы оба очень любезны, — сказал Джуканович.
Я бы не назвала Роберта очень любезным, но возражать не стала. Думаю, в каком-то высшем смысле он и правда проявил большую любезность, согласившись принять Джукановичей, хоть и вел себя потом далеко не безупречно.
— Ну что ж, до свидания, — сказала я. — И удачи. Если вам что-нибудь понадобится, все равно что, пожалуйста, дайте нам знать.
— Вы и так уже слишком много для нас сделали, — сказал Джуканович.
Этот словесный пинг-понг можно было продолжать еще долго, и чтобы положить ему конец, я сказала:
— До свидания, миссис Джуканович.
Раньше она упорно смотрела в окно, будто не замечая нас обоих, но когда я обратилась прямо к ней, посмотрела на меня. И тут она сделала очень странную вещь, такую, что я совсем растерялась. Она встала, подошла к нам, взяла мою руку в свои, а потом опустилась на колени и прижалась к моей руке лбом. Поцеловала мне руку и встала.
Конечно, это меня просто ошеломило. Не знаю, что я сказала, но помню, как я пожимала руку мистеру Джукановичу, а потом его жене, а потом кинулась вниз и всю дорогу до больницы ехала в каком-то тумане.
Речные крысы, думала я, вспоминая слова из далекого прошлого, и мне было стыдно.
Через несколько дней после отъезда Джукановичей ее преподобие Джуди нанесла нам визит. Она позвонила в нашу дверь утром, часов в одиннадцать. К сожалению, день выдался теплый, главная дверь была открыта, и мы видели друг друга сквозь сетку, так что я не могла притвориться, что меня нет дома, и тут я подумала: да что с тобой такое? У тебя нет причин прятаться от ее преподобия Джуди!
Она принесла мне небольшой круглый кекс, завернутый в фольгу и красиво перевязанный ленточкой как бы вручную, хотя все равно было видно, что он магазинный, и я подумала, что со стороны ее преподобия не очень-то красиво выдавать покупной кекс за домашний, но после сообразила, что она совершает по десятку таких визитов ежедневно и ей пришлось бы полночи печь кексы, а кроме того, дорого внимание. Так что я сварила кофе, и мы сели в гостиной пить его с кексом, и сначала ее преподобие Джуди болтала о том о сем — что она подумывает удочерить еще одну маленькую китаянку, и надо ли разрешать спускать собак с поводка в Джейси-парке, хотя недавно одна из них укусила ребенка, и я забыла о чем еще, потому что думала о Джукановичах и понимала, что рано или поздно мы заговорим о них.
С тех пор как они перебрались в фургон, я ничего от них не слышала. А чему тут удивляться? Почему я решила, что они дадут о себе знать? Мы с ними не настолько дружны, чтобы поддерживать связь. Я просто чужой человек, который немножко им помог. Но отчего-то я никак не могла выкинуть их из головы. Наверное, это показывает, как мало у меня тем для размышлений. Так что я почти не слушала ее преподобие Джуди, но вдруг она произнесла имя Алисы. Алисы!
— Что? — спросила я.
— Я знаю, что беда не обошла вас стороной, — сказала ее преподобие Джуди. — Что вы с лихвой хлебнули горя.
Я посмотрела на нее. Мне много чего не нравилось в ее преподобии Джуди, и в том числе ее манера одеваться. На службе, по воскресеньям, она выглядела как положено — в традиционной одежде, разного цвета в разные периоды церковного календаря (что казалось мне немного языческим, вроде маскарада на Хэллоуин), но вне церкви одевалась очень неформально, по-спортивному, так что ее скорее можно было принять не за священника, а за тренера по аэробике или гольфистку. Сейчас на ней была футболка с надписью «Я люблю Иисуса», блестящие черные штаны, которые даже до лодыжек не доставали, и дорогие на вид кроссовки. Почему-то больше всего меня раздражают на людях такие кроссовки, как будто им надо не улицу перейти, а участвовать в олимпийском марафоне. Я понимаю, что все это очень поверхностно — какая разница, что люди носят, главное, что у них внутри, — но священник, по-моему, должен выглядеть соответствующим образом. Иначе как-то путаешься.