— Алиса? — спросила я.
— Это ужасно — потерять ребенка, — сказала ее преподобие Джуди. — Да еще сразу и внучку.
С такими словами нет нужды соглашаться или не соглашаться, поэтому я промолчала. Только отметила про себя, что она не упомянула о Чарли, но, пожалуй, в данных обстоятельствах даже у священника не повернулся бы язык сказать, что ужасно было потерять Чарли.
— Вы наверняка еще скорбите, — сказала ее преподобие Джуди.
У меня возникло такое чувство, что я где-то очень далеко от ее преподобия Джуди, далеко от своей гостиной, и это было прекрасное чувство, как в кино, где все, что имеет значение, на самом деле не существует.
— Вас поддерживает ваша вера? — спросила ее преподобие Джуди.
Я хотела сказать «нет», но это прозвучало бы так, словно я упрекаю свою веру — как будто она должна поддерживать. Ну и, конечно, подразумевало бы, что у меня вообще есть вера. Не то чтобы ее нет, я думаю, что есть, — мне кажется, что жить без веры как-то немножко бессмысленно, — но я знала, что она не такая, как у ее преподобия Джуди. Моя не из тех, что поддерживают или вообще что-то делают. Но мне кажется, в этом и есть смысл веры: ведь если вы считаете, что ваша вера что-то для вас делает, то, конечно, вы верите, тут все очевидно, но это уже не вера.
— Я читала в газетах о том, что случилось. Еще когда жила в Лансинге, — сказала ее преподобие Джуди. А я и не знала, что прежде она работала в Лансинге. — Но потом забыла.
— Наверное, вам приходится так часто слышать о разных несчастьях, что трудно уследить за всеми, — сказала я.
— Когда я встретилась с пастором Эбботом, он рассказал мне, что случилось с вашей семьей, и тут я вспомнила... вспомнила, что читала о страшной трагедии здесь, в Херлоке. Конечно, мне следовало прийти к вам раньше.
— Я же знаю, как вы заняты, — сказала я. — Все время бегаете туда-сюда. — И посмотрела на ее кроссовки.
— Он потерял работу, ваш зять? Все из-за этого? И не мог найти другую?
— Он притворялся, что у него новая работа, — сказала я. — Каждый день куда-то ездил. — Никто так и не узнал, чем занимался Чарли все эти дни, куда он отправлялся, когда уезжал по утрам. Он был очень хитрый, никогда не проезжал больше тридцати миль — ровно столько было до Манатуса, где он якобы работал.
— И они потеряли дом? — спросила ее преподобие Джуди.
— Его вот-вот должны были конфисковать. Мы и не знали. То есть про дом. Если бы знали, мы бы им помогли.
— Разумеется, — сказала ее преподобие Джуди. — И тогда он...
Я ничего не ответила. Конечно, я ее слушала, но так, как слушаешь разговор за соседним столиком в ресторане. Я думала, что Джукановичи — мать, отец и дочка, как были Алиса и Чарли с Лайлой или как мы с Робертом и Алисой, хотя Алису я почему-то сравнивала не с миссис Джуканович, хотя они обе матери, а с Вандой. Наверное, потому, что Алиса была моей дочерью. Я вспомнила, как миссис Джуканович шлепнула Ванду за разбитый Домик мечты, и у меня, должно быть, переменилось лицо или вырвался какой-то звук, потому что ее преподобие Джуди перегнулась через кофейный столик, тронула меня за колено и сказала:
— Хотите помолиться?
На секунду мне почудилось, что она спрашивает, не хочу ли я пойти к себе в комнату и помолиться там, но потом я поняла, что она предлагает мне помолиться с ней вместе прямо тут, в гостиной. Интересно, подумала я, она попросит меня стать на колени? Но сразу сообразила, что нет, конечно: так мы и в церкви не делаем.
— Ну что, помолимся? — спросила ее преподобие Джуди.
Я поняла, что все это зашло чересчур далеко.
— Нет, — сказала я. И встала. Взяла тарелку с кексом, отнесла на кухню, сняла его с тарелки и как можно аккуратнее завернула в фольгу. На ней еще осталась ленточка, и, поскольку мы съели кусочек кекса, бантик оказался уже не ровно посередине, но с этим я ничего не могла поделать. Ее преподобие Джуди в гостиной уже встала и смотрела на фотографию Алисы с Лайлой на каминной полке. Она повернулась ко мне, но не успела открыть рот, как я протянула ей кекс и сказала:
— Спасибо вам за визит и за кекс, но у Роберта диабет, и мы таких вещей в доме не держим. Простите.
— Ох, — сказала она. — А я не знала.
— Конечно, не знали. Откуда вам было знать?
Она чуточку смешалась, и на мгновение мне стало ее жалко. Это ведь тяжелая работа — день за днем лезть в чужие жизни, стараясь починить все, что там сломано. Я отдала ее преподобию кекс и положила ей руку на плечо.
— Все в порядке, Джуди. У нас с Робертом все нормально. Не надо за нас волноваться.
Она посмотрела на кекс так, как будто раньше никогда его не видела и не знала, что это такое и что с ним делать.
— Вы отнесите его Джукановичам, — сказала я. — Думаю, они будут очень рады такому замечательному домашнему кексу.
Когда ее преподобие Джуди ушла, я немного посидела в гостиной — вообще-то у меня нет этой привычки, но порой приятно бывает посидеть и посмотреть на улицу, хотя там почти никогда ничего не происходит (мы живем в тупике). Соседский пес — кажется, его зовут Ролли, какая-то помесь вроде бигля с бассетом — притрусил на нашу лужайку и спокойно сделал на ней свои дела, а потом вернулся домой, и я понадеялась, что Роберт, который, конечно, уже сидел наверху в своей мастерской, в этот момент не выглянул из окна, потому что эта собака его бесит. В доме было очень тихо, и я прислушалась, думая услышать возню Роберта в мастерской, но не смогла. Наверное, он задремал. По-моему, он там частенько дремлет — может быть, потому он и был такой сердитый, когда у нас жили Джукановичи, ведь внизу-то, в подвале, и прилечь некуда. Надо мне было поставить туда раскладушку.
Я поднялась наверх и постучала к нему в закрытую дверь — с той же опаской и решимостью, что и тогда, когда стучала в нее последний раз к Джукановичам.
— Чего? — спросил Роберт.
— Она ушла, — ответила я.
— Знаю, — сказал он. — Я слышал. Чего ей было надо?
— Поговорить, — ответила я. — И помолиться.
— Помолиться?
— Да, — сказала я.
— Ну и что, помолилась ты? — спросил Роберт.
— Нет, — ответила я. — Я сказала, что у тебя диабет.
— Что? Чего ради?
— Ох... Это долгая история. Но я солгала священнику. А ты спал?
— Нет.
— Я думала, может, ты вздремнул.
Спустя несколько секунд Роберт спросил:
— Так зачем ты солгала ее преподобию Джуди?
— Не знаю, — ответила я. И положила на дверь руку, прижала к ней ладонь.
— Я скучаю по пастору Эбботу.
— Он понимал, когда человека лучше оставить в покое, — сказал Роберт.
— Да, — подтвердила я.
— Может, пора бросить.
— Что бросить?
— Ходить в церковь, — сказал Роберт.
— Ох, — сказала я. Сама я никогда бы до этого не додумалась — перестать ходить в церковь. Мы с Робертом всегда туда ходили. Если перестанем, люди решат, что мы ведем себя странно, но разве это достаточно веская причина для того, чтобы продолжать ходить?
— Как ты думаешь? — спросил Роберт.
— Думаю, ты прав, — ответила я. — Это хорошая мысль.
— Нет, если хочешь, ходи на здоровье, — сказал Роберт. — Но я, пожалуй, брошу.
— Нет. Я тоже. Тоже, пожалуй, брошу. — Разговаривать через закрытую дверь было немножко нелепо, и я хотела было ее открыть, но потом решила, что это ни к чему. Я знала, как выглядит Роберт. Мне не нужно было его видеть. — Обедать будешь? — спросила я.
— Давай, — ответил Роберт.
— Чего тебе приготовить? Могу разогреть вчерашнюю лазанью.
Или просто сандвич? У меня есть индейка и ветчина.
— Лазанью сама доешь, — сказал Роберт. — А мне сандвич. С индейкой. И с сыром, если найдется.