— Будешь отдыхать? — спросила Марина Ивановна. — Я сейчас постель разберу.
— Не надо, — ответил Васенин. — На отдых ночи хватит.
Марина Ивановна снова беззвучно зашевелила губами. Стало слышно, как постукивают, ударяясь друг о друга, спицы в руках жены да монотонно гудит застрявшая между оконными рамами синяя муха.
Васенин вышел на улицу. Ярко светило солнце. Редкие тени облаков ползли по земле, словно желая досуха протереть дороги. Парило. Истомленные зноем люди выглядели сонными. Даже воробьи притихли. Распустив крылья и раскрыв клювы, они жались под кусты.
Платон Николаевич расстегнул ворот, пошевелил лопатками, чтобы отстала от них мокрая рубашка. Этот день казался Васенину бесконечно длинным. Солнце было только в зените, и когда-то оно еще спустится…
Платона Николаевича раздражала гнетущая тишина квартиры. Раздражение не проходило даже здесь, на людной улице. Чувство недовольства собой редко появлялось у него, а появившись, не захватывало его сильно и надолго. Всегда он умел побороть это чувство усилием воли и сознанием того, что он уже немало сделал для людей. «Разве ты виноват, — говорил он себе, — что наступил пенсионный возраст? Да к тому же еще врачи признали стенокардию».
Но сегодня недовольство собой не проходило, Отчего это? Может быть, неожиданное знакомство с парнем? Разговор с ним всколыхнул наболевшее, заставил задуматься о своем прошлом и настоящем.
Платон Николаевич шел не торопясь, давая людям обгонять себя, уступая дорогу встречным. Перед ним лежала узкая асфальтированная лента тротуара, зажатая с обеих сторон побеленными стволами тополей и диких яблонь. Над головой висел густой шатер переплетенных между собой ветвей, сквозь которые просвечивалось голубое небо. Узкие лучи солнца пересекали наискось зеленый коридор. Пахло распаренной зеленью.
Из открытого окна дома вырвалась наружу громкая музыка. Кто-то на всю мощь включил радиолу. Враз заглушив все уличные звуки, баритон, с мягким придыханием, начал поведывать прохожим об одном редкостном случае из жизни: о том, как «на пути на жизненном встречается с человеком человек». Васенина раздражала песенка. Она спутала строй его мыслей, не дала додумать что-то главное, в чем он не совсем ясно разбирается. А вслед ему артист то ли пел, то ли рассказывал:
Васенин невольно ускорил шаги, желая поскорее отделаться от навязчивых слов песни…
Вот и «Тихая пристань». Так пенсионеры шутливо прозвали небольшую полянку среди густых кустов бузины. Место было удобное. Сверху ветви деревьев создавали плотную тень, невдалеке гудела людьми автобусная остановка около гастронома. На поляне был вкопан в землю круглый стол, а вокруг него — четыре скамейки со спинками. В погожие дни сюда сходились ветераны со всех улиц поселка металлургов. Шаркая подошвами и шумно вздыхая, они рассаживались по скамейкам, заводили беседу. Многие знали друг друга по нескольку лет, встречались почти каждый летний день, но разговоры никогда не иссякали. И не удивительно. Ведь каждый прожил долгую жизнь, наполненную событиями и случаями. Зачастую рассказчиков было больше, чем слушателей. Тогда вступал в силу закон: рассказывать «по кругу».
Когда к «Тихой пристани» подошел Платон Николаевич, на скамейках сидело двое. Рассказывал персональный пенсионер Семен Петрович Вишникин. Слушателем был бывший машинист паровоза Сазонов, грузный, страдающий одышкой старик.
Металлический тенор Вишникина звучал однотонно. Рассказывая, Семен Петрович сидел не шелохнувшись, выпрямив свое сухое длинное тело так, будто у него окаменел позвоночник. Лишь на впалых щеках с нежной, как у ребенка, кожей выступали два розовых пятна, да возбужденно блестели удивительно голубые для его возраста глаза.
Увидев Васенина, Семен Петрович прервал свой рассказ, поприветствовал его кивком головы.
— Вы как раз вовремя, молодой человек. — Вишникин всех, кто был моложе шестидесяти лет, называл молодыми людьми.