Живущие в XXI столетии продолжатели мыслей Поля Лафарга, рекрутирующиеся из движения "ультралевых", как "антиавторитарные коммунисты" из План С – считают исполнение данного видения пост-труда реальной политической программой. Чем-то таким, чего можно достичь уже сейчас, благодаря соответствующему законодательному оформлению и поддержанию предыдущего технического прогресса. Этот планируемый ими строй называется FALC: Fully Automated Luxury Communism, Полностью Автоматизированный Коммунизм Роскоши.
В нем соединяется признание неизбежности близящейся экономики сверхизобилия (post-scarcity economy) с постулатом общественной собственности всего автоматизированного. Стартовые требования включают "десяти-двенадцатичасовую рабочую неделю, гарантированную общественную оплату, всеобщее и гарантированное жилье, образование, медицинскую опеку". Потом же все это будет масштабироваться ввысь, по мере нарастания сверхобилия благ, порожденных автоматическим производством. "Возможно, и останется какая-нибудь выполняемая людьми работа, такая как контроль качества, но это будет труд минимальный"[19].
Это одно из наиболее логичных решений того самого парадокса прогресса. Парадокс был распознан многими мыслителями и писателями, но в практической политике это знание до сих пор не находит почти никакого отзвука.
FALC и подобные им бумажные устройства удовлетворяют технологов, политологов, экономистов. Ведь, пожалуйста: система работает, продукты попадают к потребителям, потребители имеют за что потреблять, колесо крутится. Для этого достаточен либо хорошо просчитанный гарантированный минимальный доход, чтобы массы могли продолжать покупать, либо социальная собственность на саму продукцию, которая нивелирует феодальные неравенства.
Но подобным образом суженное к политике и экономике мышление ничему не научит нас про экзистенциальное положение людей в мире сверхобилия и отсутствия работы.
II. Человек занятый, человек пустой
Оплачиваемый труд – "источник содержания" – представляет собой особый случай труда вообще[20], тем выделяемый и по этой причине наиболее чистый в качестве идеи, что здесь к труду нас принуждает ясная последовательность внешних причин:
Я не выживу без еды, убежища, одежды, удовлетворения различных потребностей высшего и низшего порядка. Всех этих вещей я не могу добыть силой; они не даны мне сверху; мне приходится работать.
Но в более широком значении работой является все, что мы выполняем, то ли напрямую на материи, то ли на информации о работе на материи. Физика измеряет "работу" в джоулях, то есть, как энергию, требуемую для осуществления изменений в замкнутой системе. Один джоуль – это усилие в один ньютон, приложенное на расстоянии в один метр. Поднял книжку с пола - выполнил работу. Втянул возух в легкие – выполнил работу. Подумал о поднятии книжки с пола - выполнил работу.
Для мышления тоже нужна энергия, не без причины говорят о работе мозга; ее тоже можно выразить в джоулях, хотя обычно тогда оперируют эквивалентом в калориях.
Более глубокий смысл труда слышен в языке. Мы спрашиваем: "Чем ты занимаешься?", и ассоциации спрашиваемого неизменно сводятся к оплачиваемой работе. И ответом, как правило, становится название исполняемой профессии.
Но это же выражение вскрывает цель труда, лежащую вне заработка, и за пределами того, что можно приобрести за заработанные деньги: занятие самого себя.
"Ты чем занимаешься?". Я не был занят – потом нашел себе работу – и вот я занят.
Занятость как способ существования направляет и определяет человека с дописьменных времен. И до самого ХХ века, с очень немногими исключениями, занятость находила свое наиболее совершенное и наиболее распространенное выражение в оплачиваемой работе.
То, как сильно ты занят, и тебе, и другим говорит степень наполненности твоей жизни. Ее сытость.
Мы хвалимся: "У меня ни на что нет времени. Оцениваем себя по отношению к другим: "Не поверишь, как ужасно я занят!".
Противоположность занятости – скука. Такое состояние духа, в котором он ни на чем не сконцентрирован – кроме самого себя. И на себе тоже не выполняет какой-либо работы: не анализирует себя, не просвечивает.
Здесь нет цели, к которой дух должен был бы стремиться. Как существует цель в медитации, которая, представляясь полнейшей пассивностью тела, тем не менее, запускает ой какую работу духа. В скуке же не происходит ничего, помимо бытия скучающего человека.
19
Aaron Bastani, Fully Automated Luxury Communism, цитируется по: „The Guardian”, 18 III 2015.