Вот он, последний камешек. Главный.
Как красиво всё должно было получиться! — отец отрекается от мести («Наша смерть не воскресит Короля!»), я передаю его волю братьям («Воля отца священна!»), мы заключаем мир, Мелькор, полный заботы о нас, отдаёт нам Сильмарил (Менестрели, сюда! Это надо воспеть!), и мы, сожалея о былом неразумии, начинаем…
Да-да-да, именно это.
Мы начинаем слушаться его. Исполнять его «просьбы».
Мы превращаемся в его рабов.
Благодарных и сытых рабов.
Рабов, искренне верящих в мудрость господина.
В то, во что превратился отец.
Красивый узор, ничего не скажешь.
Вражий.
Отец, прости меня. Ты уже ослеп, но я ещё зряч. Ты назовешь меня предателем, но, Государь, клянусь тебе — я не предатель! Я верен тебе — настоящему. Не одурманенному Врагом.
И пусть лучше нолдор погибнут в голоде и мучениях, но — они не станут счастливыми слепцами в руках Моргота!
Я отказался сегодня взять Сильмарил — как подачку.
Я преступил Клятву. И Внемировой Мрак — мой удел.
Что ж…
Но я, Маэдрос, сын Феанора, говорю: я не стану тем, чем хочет видеть меня Враг. Что бы он ни делал со мной, как бы ни ломал мою волю, я останусь — собой!
7
Мелькор появился внезапно — один, без свиты. Неспешно осмотрел пленника, комнату. Уселся в единственное кресло, молча наблюдая за нолдором. Уголок красиво очерченного рта Тёмного Валы презрительно кривился, но в глазах было сожаление. Меж густых бровей залегла сосредоточенная складка — словно Мелькор искал решение трудной задачи. Искал и не находил.
Маэдрос стоял, положив руки на кованый пояс. Хотелось сложить их на груди, но сын Феанора понимал, что этот жест будет чересчур картинным.
Он смотрел на Тёмного Валу спокойно и отстраненно — как, бывало, смотрел в Амане. Только причина для этого спокойствия сейчас была иной: нолдо был предельно собран и готов в любой миг принять удар. От внутреннего напряжения его губы сами собой изгибались в улыбке: так часто бывало с ним, когда приходилось загонять все чувства внутрь.
Маэдрос до сих пор был в кольчуге. Совершенно бесполезной сейчас как доспех, но греющей душу, словно прикосновение дружеской руки.
Мелькор заметил улыбку эльфа, и взгляд его стал тяжёлым. Не будь Маэдрос сыном Феанора, он поплатился бы за дерзость. Впрочем, он едва ли дожил бы до этого момента после всего, что натворил.
— На что ты рассчитываешь, а, Маэдрос? — поинтересовался Тёмный Вала.
Тот непроизвольно усмехнулся:
— Рассчитывать? В моём положении? Мне остается разве что надеяться. На лёгкую смерть.
— Умереть — дело нехитрое,— Мелькор пожал плечами.— Но ты ведь теперь король. Разве судьба твоего народа тебе безразлична?
— А ты стал радетелем о нашем народе с недавних пор.
На сей раз усмешка Маэдроса была вполне осознанной.
— Судьба моего народа.— Он заговорил в своей обычной манере — спокойной, уверенной, убеждающей. Словно и не с Врагом.— Ты мне напрасно показал, что ты сделал с отцом. Потому что иначе бы я сомневался, какую судьбу ты готовишь моему народу, а теперь — я видел это. Я искренне верю, что мой народ тебе нужен живым. Народ мастеров. Ты сам мастер, и я не думаю, что быть господином орков тебе… уж очень приятно. Тебе нужны мы. Тебе нужны мы — безоглядно верящие тебе. И поэтому тебе так нужен мир с нами. И поэтому ты ещё раз хочешь договориться со мной.
Голос Маэдроса зазвучал жёстче:
— И ты солгал мне, когда уверял, что можешь сделать с нами всё, что захочешь. Именно этого ты и не можешь сделать! Ты можешь убить нас — о да, тем способом, который изберёшь. Верю. Ни на миг не сомневаюсь. Но хочешь-то сделать с нами совсем другое! То, что ты сделал с отцом. То, что ты не сделаешь со мной.
Глаза Маэдроса блестели, но голос оставался спокойным:
— И ты совершил ошибку, когда убедил нас в смерти Феанора. Ты называешь меня королём — титулом, на который я дважды не имею права, потому что Королём нашим остаётся Финвэ. Живой или мёртвый. Я даже не Государь — при живом отце. Но ты никогда не сможешь использовать Феанора против нас: мои братья просто не поверят, вздумай ты отправить его к нам или велеть ему воззвать по осанвэ. Как бы он ни склонял их на твою сторону — они не послушают его.
— Да,— невозмутимо согласился Мелькор,— я действительно охотно принял бы ваш народ под свою руку, хотя ты напрасно столь пренебрежительно отзываешься об орках, о которых почти ничего не знаешь. Но ни один мастер не сотворит что-либо действительно стоящее, если его принуждать. Так что я готов выделить вам часть своих владений на юге. В обмен на заключение мира. Ибо я, в отличие от тебя, своих подданных предпочитаю видеть живыми, а не героически павшими в бессмысленной войне. Ты сейчас пытаешься обречь нолдор на гибель, а я, напротив,— спасти и дать им возможность жить и заниматься творчеством, а не убийствами. И кто же из нас двоих больше радеет о твоём народе, м?