— Конечно, ты.— Маэдрос рассмеялся, не разжимая губ (привычка, перенятая многими нолдорами у Оромэ в своё время).— Но ты сейчас проговариваешься и даже не замечаешь этого. Ты говоришь «подданные». Ты хочешь видеть нас под своей властью. А мы на это не пойдём никогда. Даже если бы между нами не стояли смерть Короля и безумие Государя.
Глаза Тёмного Валы жёстко блеснули: засмеявшись, Маэдрос живо напомнил Мелькору давнего врага.
— Ты искажаешь смысл моих слов. Я не говорил о нолдорах как о своих подданных. Я готов предоставить вам независимость. Маэдрос, ты вообще способен воспринимать хоть что-то, кроме своих надуманных страхов? С кем я говорю сейчас: с государем, отвечающим за свой народ, или с мальчишкой-фантазёром, у которого в голове ветер?
— «Надуманных страхов»? — снова усмехнулся Маэдрос.— Видно, смерть Короля придумана мною?! Видно, отец не говорил мне вещи, противоположные его собственным мыслям?!
— Что ж,— Мелькор поднялся, глядя теперь на Маэдроса с высоты своего внушительного роста.— Твой выбор ясен. Только не обольщайся, мальчик. Ты всё равно послужишь моим целям, хочешь ты того или нет. А убивать я тебя не намерен. К чему мне ещё один нолдорский труп?
Сказал и вышел. Пленник остался один.
8
Никогда не говори: «Хуже некуда». Иначе судьба однажды объяснит: может быть и хуже.
Когда я узнал о смерти отца, о предательстве Мелькора — я думал: предел. Не может быть потерь сильнее.
Наивный.
Тогда мне было, куда стремиться. Тогда я ясно видел путь. Тогда я чётко знал, что я хочу совершить и могу совершить. Тогда на беду я ответил действием.
А теперь…
Вот она — пытка бессилием.
Маэдрос не услышит меня. Прочие — даже не поверят, что это — я. И они пойдут на смерть — ради мести за меня. И я обречен это видеть.
Мелькор, зачем ты заставляешь меня жить? Это жестоко…
И это тело, проклятое тело, послушное рукам Врага, ставшего опять другом, это тело хочет жить, и раны предательски закрываются, не давая мне самого простого выхода, выхода прочь, прочь из тела, прочь из жизни, прочь из этой войны, где не будет победителей, где мой единственный друг будет убивать, убивать против воли, убивать моих детей, где ненависть захлестнет и ослепит всех, и слепая смерть смоет слабых и сильным солью на ранах раздерёт разладом расколотые сердца, и я буду видеть, видеть их гибель, бессильный спасти…
ЗА ЧТО‑О‑О?!
9
— Феанор,— Мелькор с исключительным вниманием рассматривал светильник на стене,— я снова говорил с ним. Бесполезно. Он слышит только себя,— Тёмный Вала наконец заставил себя посмотреть в глаза другу.— Я сделал всё, что мог. Прости.
Он опустил голову, но почти сразу овладел собой и твёрдо взглянул в лицо Феанору:
— Маэдрос не умрёт. Во всяком случае, не умрёт от моей руки или по моему приказу. Но это единственное, что я могу тебе обещать.
Феанор молчал. Он понимал, что надо ответить, что Мелькор совершил ради него почти невозможное — невозможное для Мелькора. Надо было ответить. Но — молчал.
— Маэдрос не умрёт,— жестко повторил Тёмный Вала.— Но я намерен прекратить войну, и он поможет мне в этом. Даже против своей воли.
Острый взгляд Мелькора был теперь устремлен прямо в глаза нолдору. Почти требовательный взгляд.
Феанор медленно прикрыл веки.
— Чего ты хочешь от меня?
Это был именно вопрос.
— Понимания… друг. Только одного — понимания.
— Да.
Молчание.
— Спасибо,— тихо вымолвил Мелькор.
Поднялся, пошёл было к двери, но остановился и вновь повернулся к нолдору:
— Ты даже не спросил, что именно я собираюсь с ним сделать.
«Я не пойду на сделку ни с Врагом, ни с тем, кто стал рабом Врага».
Феанор не умел прощать оскорблений.
Жёстко, тоном Государя:
— Ты сохранишь ему жизнь. Я благодарен тебе за это — как отец. Что до его судьбы…— Феанор невольно сощурился и отчеканил: