Феанор полагал, что он разучился удивляться давным-давно. Оказалось — нет. Едва веря тому, что услышал, он посмотрел Мелькору в глаза:
— Ты хочешь соединить свою Тему со Светом? С тем, что было всегда противоположно тебе? Я не ослышался?!
— Именно так. Ты, конечно, спросишь, для чего это нужно мне. Отвечаю: чтобы оградить Эндорэ от Валар. Раз и навсегда. У этих земель будет свой Свет.
Мелькор нарочно не сказал «моих земель».
— Сильмарили…— прошептал Феанор, понимая.— Вот зачем тебе нужны были Сильмарили.
— Да. Но я не властен над их Музыкой,— лицо Мелькора напряглось при воспоминании о попытке подчинить Камни.— Ты — единственный, кто может соединить две Темы.
4
Разумеется, я не сказал Пламенному всего. Мои слова были правдивы, но Феанор узнал ровно столько, сколько он способен был воспринять, во всяком случае, в тот момент. И ни на единую ноту больше.
Свет и Тьма объединятся в одной земле. Под одной властью. Да, Люди получат свободу выбора. Полную. Но любой из путей будет приводить их ко мне. То, что не получилось с Перворождёнными, выйдет с Младшими. Я сам обучу и воспитаю атани, помогу им обрести силу. Под моей рукой они станут великим народом, оставив эльфов далеко позади.
Быть может, я ещё вернусь в Аман. Только не пленником. Завоевателем. Хозяином мира. Если пожелаю того. Впрочем, Валар сейчас подобны старым инструментам, пылящимся в углу мастерской. Они от начала страшились Тьмы, теперь я лишил их Света, а Эндорэ закрыто для них из-за проклятия нолдор. В моих же руках скоро окажется всё: и материя мира, и души Детей. Валар — прошлое Арды. Я — Властелин настоящего и будущего. Нет, они для меня не соперники больше. Истинно сильный не снисходит до мести проигравшим.
Настоящий мой соперник не здесь. Тот, кто говорил когда-то, что любой мой замысел, каждое деяние послужат лишь его славе. Что скажет он, когда те, кому он сам вверил будущее Арды, запоют во время Второго Хора мою Музыку?
Это будет чистая победа, не так ли, Отец?
5
— Итак, ты хочешь соединить Тьму и Свет…— медленно проговорил Феанор.
Их разговор продолжался уже в кабинете — обоим было привычнее говорить под крышей: в Амане так был гораздо меньше риск, что их подслушивают.
Феанор сидел у стола, опираясь подбородком на ладонь правой руки и пальцами левой ласково поглаживая Алмазы — впервые за эти пять лет Камни были вместе.
Мастер посмотрел в глаза Тёмному Вале:
— Ты хоть как-то представляешь, каким образом это можно сделать? Потому что я пока не вижу пути.— Закусил губу, помолчал.— Пока. Это слишком дерзкий замысел и он… он слишком созвучен моим стремлениям. Я доходил до Грани Мира, я добыл там силиму, я найду ответ и на этот вопрос… но ты,— снова взгляд в глаза,— как ты видишь способ соединить противоположное?
Мелькор некоторое время молчал, разглядывая светильники на стенах. Феанор понемногу обустраивался, но обстановка его жилища всё ещё была подчёркнуто простой, почти скудной. И это тревожило.
— Я могу воплотить свою Тему в материи,— сказал, наконец, Тёмный Вала.— В металле.
И замолчал, предоставляя другу самому продолжить мысль. Многие их совместные замыслы рождались именно так. Мелькор и Феанор перебрасывали друг другу сырую ещё идею — словно в снежки играли. И так до тех пор, пока она не обретала чёткость.
— Металл…— чуть прищурился Феанор. Сильмарили тем временем оказались у него в ладони, и он лёгким движениями пальцев перекатывал их. Так играют со зверятами.
— Металл…— повторил мастер. Поразмыслив, уточнил: — Венец.— Взглянул на Мелькора с усмешкой: — Тебе?
Тот покачал головой:
— Два начала может соединить лишь Пламя.
Феанор вздрогнул. В глубине души он подозревал нечто подобное, но… ему надо было услышать это от Мелькора. Не сказать самому.
— И как ты себе это представляешь? — тихо спросил он.— Венец, воплощающий… да что там, венец, вмещающий твою власть над Эндорэ,— невольно, осанвэ, одновременно: «Ведь я же знаю, чего ты хочешь!»,— должен носить я? Прости за откровенность, но: ты настолько доверяешь мне?
— Доверяю? — Мелькор спокойно улыбнулся.— Да, я тебе доверяю. Но дело не только в этом.
Он встал и зашагал по комнате, заложив руки за спину.
— Видишь ли, мою власть над Эндорэ вмещает само Эндорэ. Если угодно, оно и есть мой Венец. И никто, кроме меня, уже не сможет им завладеть.