Маэдрос переоделся в одежду, предназначенную для сна. Она была сшита особым образом — с одной стороны спать удобно, с другой — если что, можно не переодеваться, а только надеть сапоги и кольчугу. Случалось Маэдросу после Дагор Браголлах спать и в броне, но сейчас это, пожалуй, было излишне.
Но не успел Майтимо как следует улечься, как на пороге возник Макалауре, и, взглянув в лицо брата, лорд Маэдрос подумал, что скорее всего напрасно отказался от мысли провести ночь в кольчуге…
⁂
Пятая битва окончилась сокрушительным поражением эльфов и их союзников. В решающий момент вастаки ударили в спину своим Лордам. Но часть их сохранила верность союзникам, и они сражались против сородичей. Судьба хранила Маэдроса и его братьев — никто из них не был убит, но все они были ранены.
Пятую битву стали называть Нирнаэт Арноэдиад, что означает — Битва Бессчётных Слёз. Так гласит эльфийская летопись «Сильмариллион».
Андвари, Гильрас Тинриэль
Прикованный Маэдрос
(зарисовка)
Судя по событиям, описанным, в «Сильмариллионе», Маэдрос висел на скале не меньше месяца. А вот, что в это время происходило в Аст Ахэ, судя по «Чёрной книге Арды», с учётом сроков.
(Эпизод 106)
«И по приказу Мелькора за правую руку подвешен был Майдрос на одном из пиков чёрных гор»
(из «Чёрной Книги Арды».)
⁂
Мелькор одиноко восседает на чёрном троне, подперев голову рукой. Лишь мертвенное сияние сильмариллов освещает тёмный зал.
Звеня кольчугой, входит Гортхауэр.
Мелькор с болью и надеждой смотрит на Чёрного Майя.
— Ну, как там…
— Что именно, Властелин?
— Как там он…
— Висит,— отвечает Гортхауэр, сообразив наконец, что именно у него спрашивают, и пожимает плечами. Его лицо непроницаемо.
Мелькор отворачивается.
— Ты знаешь, как нелегко было мне принять это решение. Но внук Финве сам выбрал себе кару.
— Да, Властелин,— отвечает Гортхауэр со столь же непроницаемым выражением лица.
⁂
На следующий день.
— Учитель…
— Он мёртв? — с робкой надеждой спрашивает Мелькор.
— Нет, Властелин. Он всё ещё жив. Пусть помучается, он получил по заслугам,— жёстко отвечает Гортхауэр.
— Замолчи!
Взгляд Учителя обжёг Чёрного Майя, словно плеть.
— Я не палач!
Мелькор боролся с собой.
— Но отпустить его я не могу,— продолжает он.— Сделать так — означает предать мёртвых!
У Мелькора от едва сдерживаемых слёз на секунду прервалось дыхание.
— Пусть висит!
— Как прикажешь Властелин,— склонил голову Гортхауэр.
⁂
И так повторялось изо дня в день…
Мелькор сидит на троне. У него лицо измученного, смертельно усталого человека. Впрочем, как всем известно, он не человек.
Гортхауэр неслышно приближается к нему.
— Властелин…
— Ну, как он? — слабым голосом спрашивает Мелькор.
— Жив, куда он денется. Висит себе,— с обычной интонацией отвечает Гортхауэр и, спохватившись, придаёт лицу скорбное выражение.
— Я не могу! Я не могу этого выдержать!!!
— Чёрный Вала с отчаянием смотрит на своего ученика.
— Быть может всё-таки мы его снимем?
— Как прикажешь, Властелин,— невозмутимо отвечает Гортхауэр.
В глазах Мелькора отражается неимоверная внутренняя борьба. На секунду он закрывает лицо руками.
— Нет, он заслужил это! Пусть висит!
— Как прикажешь Властелин,— столь же невозмутимо отвечает Гортхауэр.
⁂
Ещё месяц спустя…
Мелькор содрогается в рыданиях.
Входит Гортхауэр — и опять немой вопрос в глазах у Чёрного Валы.
— Он всё ещё жив, Властелин.
Мелькор не выдержал.
— Освободите его! Освободите, снимите с него цепи — пусть идёт, куда хочет! Пусть уходит! Я не могу этого видеть!
— Он получил по заслугам, Властелин,— жёстко сказал Гортхауэр.
— Я не палач,— ответил Мелькор.
Однако посланные вернулись ни с чем.
— Нас опередили, Властелин.
Мелькор теряет сознание…
А. Баркова (Альвдис Н. Н. Рутиэн), В. Кувшинова
Феномен романа «Властелин Колец»
Трилогия «Властелин Колец» — наиболее известное из литературных произведений Дж. Р. Р. Толкиена. Она по праву считается одной из самых читаемых книг в истории мировой литературы. Будучи впервые опубликованным в 1954—1955 годах, роман до сих пор вызывает неизменный интерес у все новых и новых поколений читателей. В наступившем веке «Властелин Колец» переживает очередной, весьма бурный период повышенного к себе внимания. Принадлежность «Властелина Колец» к мировой литературе (в самом глобальном смысле: как во временном, так и в пространственном аспекте) оказывается гораздо важнее, нежели принадлежность его конкретно к литературе двадцатого века.