Молча выругавшись, он снова обогнул дом, подойдя к южной стороне. Решетка для вьющихся роз выглядела достаточно крепкой, так что Салливан натянул прочные рабочие перчатки и начал взбираться. Он не мог не повредить несколько белых бутонов, и их пикантный сладкий аромат тяжело разлился в воздухе вокруг него.
Было бы немного легче, если бы герцог уехал из дома, но ненамного. Учитывая присутствие значительного штата его слуг, любая попытка вломиться в этот особняк имела свои отрицательные стороны. По крайней мере, Салливану удалось убедить Брэма не сопровождать его, хотя судя по списку вещей, который друг передал ему для того, чтобы украсть, он ощущал себя так, словно отправляется в поход по магазинам, а не на кражу с взломом.
На полпути вверх он вытянул руку в сторону и потянул кончиками пальцев ближайшее окно. Стекло чуть-чуть сдвинулось. Салливан приоткрыл его еще на несколько дюймов, а затем ухватился за подоконник обтянутыми кожей пальцами и оттолкнулся от решетки. Некоторое время он повис в воздухе, резкая боль в левом плече напомнила ему о том, что за прошедший год там побывало две пули. Вдохнув, Салливан подтянулся вверх, а затем пробрался в дом через окно.
Таким путем можно было пройти только один раз; как только картина окажется в его руках, ему придется уходить через другой выход, предпочтительнее, на первом этаже. Салливан некоторое время постоял в бильярдной, перебирая в уме планы этажей, которыми его снабдил Брэм. К несчастью, он не мог отправиться в этот дом сразу после того, как здесь побывал Брэм и его воспоминания оставались свежими, и ему чертовски не хотелось, чтобы на друга пало подозрение за его собственные так называемые преступления.
Дверь в коридор была открытой, но он не мог разглядеть никаких следов света в доме. Словно солдат, идущий в бой, он всегда ощущал сильное возбуждение, соединенное с обострением всех органов чувств. Салливан ожидал, что будет ощущать себя словно вор, забравшийся на чужую территорию, но по большей части он испытывал гнев. Не в отношении обитателей дома, а в отношении Данстона. Недостаточно того, что ему отказали в праве по рождению; маркиз еще и попытался лишить его наследства. Того единственного наследия, которое ему осталось – наследие его матери.
Но Уоринг мог вернуть его только при условии, что не станет бороться против кого-то из этих аристократов законными методами. Если он выдвинет обвинения против любого из них за то, что они завладели его имуществом, Данстон найдет способ ловко обставить все так, будто семья Салливанов не сделала ничего предосудительного, а сам Салливан Уоринг никогда не существовал, и тем более не заслуживает картин его матери. Проклятые аристократы. Если бы он не мог брать у них деньги днем или под покровом ночи, то они вообще ни на что не годились бы.
За исключением того, что ему больше не стоит делать такие необоснованные утверждения. Одна из аристократов совсем не раздражала его. И ее семья тоже. А он не был готов к этому – к тому, что ощутит к ним что-то вроде привязанности. Привязанности к ней.
Через несколько часов Салливан снова будет у них в доме. Или, скорее, в их конюшне. Двое из этой семьи знали, как Уоринг проводит некоторые ночи, и хотя это им не нравилось и они не понимали это, ни один из них, казалось, не собирался доносить на него. Однако дело не только в этом. Он не мог прямо указать на то, что чувствовал к ним, но знал, что самым мудрым решением было бы просто исчезнуть на несколько месяцев. Особенно учитывая то, что сюда вовлечен Оливер Салливан.
Что, черт возьми, Изабель вообще нашла в этом дураке? Кроме богатства, власти, положения в обществе и красивого лица, конечно же. А сам он воспитан и образован как джентльмен, но без всяких надежд на то, чтобы стать им.
Где-то в большом доме пробили часы, и Салливан пришел в себя. Сейчас не место и не время отвлекаться, ради Люцифера.
Половина вещей, которые Брэм просил его украсть, кажется, находилась в этой комнате, так что он подошел к стенду с оружием на дальней стене. Очень симпатичная пара дуэльных пистолетов с серебряными рукоятками была прикреплена друг над другом, и у него ушла всего минута на то, чтобы снять их и сунуть в карманы. Сигары отняли еще несколько секунд. Он оставил на месте резную шкатулку из красного дерева, но опустошил ее содержимое во внутренний карман сюртука. Если Брэм хочет получить свою долю сигар, то ему сперва придется разузнать местоположение трех последних картин Франчески У. Перрис.
Покончив с бильярдной, Салливан неслышно спустился по широкой изгибающейся лестнице. Пара каменных грифонов охраняла нижнюю часть перил, но так как он пришел сверху, то они выглядели совершенно бесполезными. Он щелкнул одного из них костяшкой пальца по голове.
Кабинет герцога – именно там будет находиться картина, как сказал Брэм. Он немного помедлил перед тем, как скользнуть внутрь. «Мечта юного рыболова о славе» висела прямо на уровне его глаз позади стола его светлости, косой луч лунного света слабо освещал ее.
– Вот ты где, – прошептал Салливан.
Картина была слишком большой для переносной сумки, но Уоринг взял одеяло, которое накинул себе на плечо, и осторожно завернул «Мечту» в него. Для ровного счета он прихватил со стола серебряную чернильницу, а затем увидел ненавистную бирманскую статуэтку плодородия, которую упоминал Брэм.
Господи Боже. Его член был длиной почти с фут, и, учитывая, что высота фигурки составляла примерно два фута, то парень выглядел недвусмысленно утяжеленным спереди. Черт, ему никак не удастся унести это с собой, так что быстро вознеся молитву, что это не принесет ему неудачи, Салливан протянул руку и отломил самую выдающуюся часть на корню. Содрогнувшись, он уронил пенис в последний свободный карман.
– Прости, парень, но мы не можем допустить, чтобы тебе приклеили это обратно.
Он взял картину подмышку и направился обратно в коридор. Парадная дверь была заперта на засов и на ключ – как человек, который, очевидно, считал, что его имущество подвергается риску, Левонзи нужно было только проявить больше внимания к окнам верхних этажей, чтобы превратить свой особняк в чертову крепость.
Окна в утренней комнате тоже были заперты, но, к счастью, для того, чтобы их открыть, не требовался ключ. Салливан отставил картину в сторону и толкнул вверх окно, выходящее в сад у боковой стены дома. Ничего.
– Проклятие, – пробормотал он.
В темноте у него ушла минута, чтобы разглядеть толстый слой краски, наглухо запечатывающий окно нижнего этажа. Учитывая неприязнь Брэма к своему отцу, Салливан никогда не был особо расположен к этому человеку. Однако теперь нерасположение быстро перерастало в чертовски сильное раздражение.
Он вытащил нож и вонзил его в нижнюю часть окна. Дерево неохотно рассталось с краской, и, с протяжным стоном, окно приподнялось на несколько дюймов. Проклятие. Ему не нравилось задерживаться в доме после того, как он вернул свою собственность. Не во всех особняках проживали такие же очаровательные и сладкие на вкус обитатели, как леди Изабель Чалси.
Работая так быстро и эффективно, как ему позволяла почти полная темнота, Салливан просунул картину через узкую щель, а затем снова начал орудовать ножом. Окно поддавалось примерно на полдюйма с каждым сильным толчком. Левонзи понадобится нанимать плотника, чтобы починить свои чертовы окна. У этого типа больше денег, чем у Креза, так что он, черт возьми, вполне может позволить себе более качественно покрасить их.
Яркая вспышка осветила комнату. Салливан инстинктивно бросился в сторону, когда за этим последовал грохот выстрела. Пуля просвистела мимо его уха и разбила окно.
– Ах ты, проклятый вор! – проревел герцог Левонзи. – Я увижу, как тебя вздернут на виселице!
При звуке взводимого курка другого пистолета, Салливан сделал то единственное, что ему оставалось. Он выпрыгнул из окна. Разбитые осколки стекла посыпались вокруг него, когда он жестко приземлился на клумбу с маргаритками. Быстро вскочив на ноги, он подобрался к стене, чтобы схватить картину – как раз в тот момент, когда герцог подошел к окну.