Там он держал «Нью-Йорк Трибюн».
Глава 17
Джули не могла оторвать взгляд от газеты. Она опоздала.
Чувствуя, что ее сердце сейчас разорвется, она заставила себя поднять глаза на него. Она была готова к его гневу. Она была готова к его ярости, к его боли. Но то, что она увидела, было намного хуже. Гнев, который она могла бы сгладить, боль, которую она могла бы смягчить. Вместо этого он был полностью лишен эмоций, демонстрируя лишь каменное безразличие.
Он покончил с ней.
Джули услышала тоненький хриплый звук и поняла, что он вырвался из ее собственного горла.
— Ты прочитал это, — сказала она без всяких вступлений.
— Да, Джули, я прочитал его, — его голос был опасно мягким.
— Митчелл...
— Ты использовала меня для чертовой статьи!
Она сжала губы, заставляя себя не упасть на колени и не умолять его о прощении.
— Ты использовал меня для пари, — тихо сказала она. — Разве мы не...
— Это не одно и то же, — сказал он с отвращением.
Высокомерное пренебрежение в его тоне зажгло что-то опасное в глубине ее желудка. Келли и ее парень с мертвым взглядом полностью исчезли из поля зрения, и она сосредоточилась на единственной вещи, которая имела значение.
Митчелл.
Джули придвинулась ближе, стараясь сохранить спокойствие в голосе.
— Подожди секунду, Уолл-стрит. Я бы сказала, что мы оба натворили дел. Мне жаль, что я так поступила, очень жаль, но чем мой проступок хуже твоего?
Он выглядел недоверчивым.
— Никто бы не узнал о моем дурацком пари!
Парень Келли издал нервный звук, а Митчелл одарил его смертельным взглядом.
— Почти никто. Но твоя маленькая игра попала бы в газетные киоски по всей стране!
— Значит, играть с чьим-то сердцем можно, если аудитория небольшая, но нельзя, если это становится достоянием общественности?
— Это немного больше, чем общеизвестно, Джули. Шпилька — крупнейший женский журнал в стране, как ты напоминала мне уже полдюжины раз.
— Ну, я бы не стала использовать твое имя, — сказала она, раздраженная его драмой.
Это было неправильное высказывание. И вряд ли в этом был смысл. Но он был таким чертовски ханжеским и властолюбивым, что это просто вырвалось у нее.
— Это то, что ты говорила себе, засыпая рядом со мной каждую ночь? Что ты просто изменишь мое имя, и все будет хорошо?
— Конечно, нет, но Митчелл, мы можем просто поговорить об этом? Может быть, наедине?
— Насколько я понимаю, тут не о чем говорить. Ты в двух шагах от проститутки, только вместо денег на комоде тебе нужна слава в журнале, а вместо секса ты подаешь пустые улыбки. О, нет, подожди — ты также занимаешься сексом.
Джули обхватила себя руками, как будто он ударил ее в живот. Она знала, что эта конфронтация причинит боль, но она не ожидала этого. Не ожидала жестокости. Его челюсть дернулась, словно в знак сожаления, но он не взял свои слова обратно.
Она также не заметила, что до сих пор была единственной, кто принес хоть что-то похожее на извинения. Она ухватилась за свой гнев, как за способ заглушить боли, и подошла ближе, ее глаза остановились на его.
— У тебя никогда не было намерения позволить мне стать твоей девушкой, не так ли? — спросила она. — Ты хотел только затащить меня в постель, посмеяться, чтобы потом бросить меня и успеть посмотреть свои проклятые бейсбольные матчи.
Митчелл насмешливо фыркнул.
— Как будто тебя волнует, считаю ли я тебя своей девушкой или нет.
— Мне было не все равно.
— Конечно, чтобы ты могла набрать нужное количество слов для рассказа!
Она вздрогнула.
— Все было не так.
— Да? — спросил он, мягко, опасно. — Как это было, милая? Ты просто собиралась водить бедного скучного брокера с Уолл-стрит за яйца, пока не вернешься к рюмкам ананасовой водки со своей коллекцией подражателей-актеров?
— По крайней мере, эти начинающие актеры хотят от жизни чего-то большего, чем бейсбол! — крикнула она.
Впервые на его лице промелькнуло что-то горячее и виноватое, и Джули сосредоточилась на этом.
— Дело даже не в бейсболе, верно? Все это сводится к какому-то нелепому чувству мужской гордости. Эвелин держала твои яйца под замком в своей шкатулке, а ты думал, что сможешь вернуть их, затащив меня в постель, только для того, чтобы вытолкнуть меня обратно, когда тебе надоест.
Митчелл поднял плечо, скучающая маска вернулась на место.
— Ты пришла по своей воле. Каламбур.
— Ты отвратителен, — Джули теперь только шипела, удивляясь, как она вообще могла заботиться об этом холодном мужчине. Интересно, как она вообще могла подумать, что она ему небезразлична.
Он сделал полшага вперёд.
— Давай, детка, забирайся на свою высокую лошадку, потому что написать колонку в журнале о губной помаде и минете — это такое нравственное дело. Ты прямо наравне с Красным Крестом и спасением от рака.
— Я не собиралась писать статью! — взорвалась она.
Он моргнул, и на мгновение ей показалось, что в его морских глазах вспыхнуло что-то грубое, но так же быстро захлопнулись жалюзи, и он снова уставился на нее своим наглым взглядом.
— Нет? И когда ты это решила? Сразу после того, как наш друг Аллен разоблачил тебя?
Ей хотелось сказать ему, что она приняла это решение еще до того, как все это дерьмо попало в Интернет. Но он не заслуживал этого знания. Не сейчас.
— По крайней мере, у меня были намерения все отменить, — сказала она вместо этого. — Что ты делал, разговаривая со своим другом, забирал награду?
Парень Келли шагнул вперед, выглядя серьезным, но чертовски нервным.
— Вообще-то...
— Заткнись, Колин, — холодно сказал Митчелл.
— Ты вообще собирался рассказать мне о пари? — продолжала она. — Или ты просто собирался замять это?
Его молчание было достаточным ответом, и она почувствовала, как нож вонзился чуть глубже.
— Господи, Митчелл. По крайней мере, я собиралась признаться.
— Да, после того, как ты получила то, что хотела, — его руки были сложены на груди, отчего он выглядел полностью закрытым. Совершенно недосягаемым.
— Я никогда не хотела причинять тебе боль, Митчелл, — сказала она, часть борьбы ушла из нее.
— Не волнуйся. Ты не причинила ее.
Перевод: Его это не волновало настолько, чтобы это могло причинить боль. Он не позволял себе заботиться об этом.
Она беспомощно подняла руки, прежде чем позволить им упасть обратно на бок.
— Так это все? Мы закончили? Вот так просто?
— Можно утверждать, что мы и не начинали.
— Но мы начали, — сказала она. Ладно, она была на грани умоляющей, но, черт возьми, она знала, что все, что у них есть, стоит того, чтобы за это бороться. Знала, что все это было не из-за пари. В начале, возможно, но не прошлой ночью. И не сегодня утром. Это было по-настоящему.
— Детка, я просто хотел узнать, как далеко я могу зайти.
Лжец.
— Но я люблю тебя, — задохнулась она, позволяя всей своей гордости рассыпаться у ее ног, когда она обнажила себя.
На щеках Митчелла вспыхнули ямочки, а рука нежно провела пальцем по ее скуле, прежде чем он наклонился к ней вплотную.
— Молодец, Джулс. Это отличный штрих для твоей истории.
Не оглядываясь, он вышел за дверь.
Колени Джули подкосились, и она опустилась на пол, уткнувшись подбородком в грудь и схватившись за живот, как будто, если она сможет достаточно крепко сжать себя в руках, боль прекратится.
Но боль не прекращалась. Она все нарастала и нарастала, пока не показалось, что она проглотит ее. И даже когда гордость потребовала, чтобы она поднялась с пола в фойе Келли Кернс, раздался небольшой сухой всхлип.
Затем второй, третий.
Мягкая женская рука легла на ее руку, и Джули взглянула в лицо Келли, которое выглядело почти таким же опустошенным, как и лицо Джули. Келли прошептала: — Мне жаль, — и тогда Джули начала плакать по-настоящему, большими, надрывными рыданиями, которые, казалось, никогда не закончатся.