— Останься ненадолго, — снова говорю я ему. — Мы поиграем в игру позже. — Скоро зайдет солнце, и мне придется упаковать свои шкуры и отнести их обратно в пещеру. Это грязная задача, и поэтому я делаю это снаружи, на снегу, недалеко от входа в пещеру.
Я сажусь за свою шкуру.
Рухар немедленно отползает в сторону.
Я вздыхаю и ползу за ним — и дрожь пробегает по моим ногам. Я покачиваюсь, перекатываюсь на спину, сбитый с толку. Это я? Почему мое тело дрожит? Но затем Рухар издает сердитый вопль, и я понимаю, что это не я.
Это земля.
Она снова дрожит, а затем начинает перекатываться и дрожать сильнее. Я поднимаю своего сына, не обращая внимания на его испуганные крики, и смотрю на окружающий мир. Все вокруг трясется. Деревья вдалеке раскачиваются взад-вперед, как будто их застигла буря. Земля дрожит у меня под ногами. Я слышу звук трескающегося льда, и неподалеку от меня огромное ущелье раскалывает землю. Сначала оно маленькое, а затем становится шире и начинает змеиться по снегу, расширяясь по мере продвижения.
Хар-лоу. Моя пара.
— Хар-лоу! — кричу я, глядя на Пещеру старейшин. Пока я наблюдаю, трещина движется в сторону пещеры. Я мчусь за своей парой, но потом земля уходит у меня из-под ног, и я теряю равновесие. Я осторожно перекатываюсь, прижимая сына к себе, чтобы мой вес не раздавил его, и защищаю его тело своим. Весь мир вокруг меня стонет и содрогается, а снег дико трясется подо мной.
Что происходит?
Мир погружается во тьму, и я слышу стон чего-то нового. Раздается хруст. Густой снег каскадом обрушивается на мое тело, падая сверху. Я стряхиваю это с себя, как тряпку, и поднимаю взгляд. Пещера увеличилась в размерах, странный камень, из которого она сделана, раскрылся. И это… странно. Я удивленно хмурюсь, глядя на это. Это сделала Хар-лоу? Она научилась, как заставить ее двигаться?
Земля у меня под ногами трясется сильнее и сильно смещается, и меня отбрасывает назад. Ошеломленный, я поднимаюсь со снега. Рухар плачет, его лицо покраснело от гнева, и он поднимает руки, чтобы я снова поднял его. Я так и делаю, низко пригибаясь к снегу. Я не смею встать и снова быть сбитым с ног.
Когда я прижимаю к груди своего испуганного сына, тень поднимается. Хруст становится громче, и пока я наблюдаю, пещера сползает в ущелье.
НЕТ, МОЯ ПАРА. Она внутри. Она в ловушке.
— Хар-лоу! — я кричу так громко, что чувствую, как что-то лопается у меня перед глазами. Я хочу подойти к пещере, когда она скользит, но мой сын у меня на руках. Я разрываюсь на части — могу ли я спасти свою вторую половинку? Что, если я опущу Рухара в снег и дикие мэтлаксы схватят его? Я не могу! Я мчусь вперед, проваливаясь в только что глубокий снег, молясь, чтобы он не покрыл новые трещины или скрытые опасности. Все это время пещера медленно сползает назад, в ущелье. Пока я с ужасом наблюдаю, вся эта штука наклоняется и переворачивается, как костяной диск, обнажая внутренности пещеры с нижней стороны и оставляя под ней черный шрам на том месте, где она была раньше.
Все это исчезнет под землей и унесет с собой мою пару?
Я должен что-то сделать.
Я мчусь вперед вместе с Рухаром, крепко обнимая его. С каждым шагом, который я делаю, неприятное ощущение в моем животе растет. Я жду, когда этот момент станет еще хуже, когда пещера полностью уйдет под землю и исчезнет.
Она вздымается вертикально, как палец, указывающий в воздух, а затем сильно вздрагивает. И движение прекращается.
Все останавливается. Земля больше не трясется от гнева.
— Хар-лоу! — снова рявкаю я, проталкиваясь вперед. Я должен добраться до нее. Она ранена? Она ждет, что я спасу ее? Это она…
Я думаю о своем отце, о его мертвом теле, лежащем так неподвижно, когда я засыпаю его камнями.
Нет, нет, только не моя Хар-лоу. Не моя пара.
Мои мысли становятся все более дикими. Рухар кричит в моих объятиях, но я кладу руку ему на голову, чтобы успокоить его, и больше ничего не делаю. Я сосредоточен на своей второй половинке. Я должен добраться до нее. Сейчас.
Вход в пещеру теперь находится высоко в воздухе. Я могу взобраться на нее. Я опускаю своего плачущего сына на снег у своих ног… и тут же поднимаю его обратно. Я не могу подняться с ним на руках… но и оставить его я тоже не могу. Я вою от разочарования, и он воет вместе со мной. Я должен это сделать. Я должен.
Впервые я жалею, что люди племени не были здесь, чтобы помочь мне. Обычно я рад оставить их позади, потому что их так много. Сегодня я бы сделал все, что угодно, ради дополнительной пары рук.
Рухар с воплем хватает меня за волосы.
— Ма-ма! Ма-ма!
Его разочарование не помогает моему. Я должен подумать, но мой разум в смятении. Я вижу тело моего отца и представляю, как заваливаю камнями маленькое тело Хар-лоу… и еще один вопль горя вырывается у меня.
Нет, пожалуйста, нет.
Я не могу потерять ее.
Я не могу снова остаться один.
Она — мой мир. Она — мое все.
Я яростно прижимаю сына к груди, и он снова кричит, разъяренный на меня и напуганный. Я тоже. Я целую его в лоб, как это делает Хар-лоу, пытаясь собраться с мыслями. Мне нужна накидка, чтобы прижать его к себе. Я оглядываюсь назад, но кожаных изделий, которые я чистил, давно нет, они погребены под снегом или сдвинуты под разрыхленную землю. Единственное, что у меня есть, — это моя набедренная повязка.
Мгновение спустя я срываю ее. Она недостаточно длинная, чтобы служить перевязью для переноски моего сына, поэтому я хватаю зубами один край и разрываю. Кожа разрывается надвое, прямо посередине. Я опускаю своего сына на землю и связываю две части вместе, а затем снова поднимаю его и привязываю к своей груди. Я кладу одну руку ему под попу, крепко прижимая его к себе, а затем начинаю подниматься.
Снаружи пещеры не так много опор для ног, но есть небольшие трещины. Я вонзаю в них ногти, чтобы они служили захватом, не обращая внимания на боль, пронзающую мои пальцы. Моя боль не имеет значения. Только Хар-лоу имеет значение.
Подъем кажется бесконечным, но я добираюсь до входа, а затем взбираюсь на выступ, крепко держась за него.
— Хар-лоу!
Мерцают огни. Внутри темно, огонь погас. Еще больше странных огоньков вспыхивает то тут, то там, и сама пещера теперь представляет собой одну длинную яму. Снова вспыхивают огни…
И тут я вижу свою вторую половинку.
Ее тело брошено на дно ямы, опираясь на то, что раньше было стеной.
Повсюду кровь.
Она не двигается.
— ХАР-ЛОУ! — я кричу, и что-то внутри меня ломается.
ХАРЛОУ
Низкое рычание прорывается сквозь пелену боли. Все болит, но я заставляю себя открыть глаза. На моем лице засохло что-то липкое, а спина кажется одним большим синяком. Когда я делаю вдох, острая, колющая боль отдается в животе. Но я жива. Я дезориентирована, и тяжелая тяжесть давит мне на грудь, затрудняя глубокий вдох.
Здесь темно. Я медленно моргаю, пытаясь привыкнуть к слабому освещению. Высоко над головой есть яркое пятно, на которое больно смотреть глазам, поэтому я избегаю его и высматриваю рычание. Оно там, рядом со мной. Рух сидит на корточках рядом со мной, переминаясь с ноги на ногу. Он парит так близко, что его хвост касается моего плеча, и я чувствую тепло, исходящее от его тела. Что-то шевелится у меня на груди, и я понимаю, что Рухар лежит на мне сверху.
— Ч-что случилось? — спрашиваю я, еще не совсем готовая встать и встретиться лицом к лицу с болью.
Рух просто издает низкое горловое рычание.
— Хар-лоу. — Это слово гортанное и… дикое.
Меня пронзает страх, не за себя, а за него. Я заставляю свое тело принять сидячее положение, игнорируя протест моих ребер, и прижимаю Рухара к себе. Я протягиваю руку, чтобы нежно коснуться Руха, моя рука гладит его колено.
— Ты в порядке?
Он делает глубокий вдох, но не отвечает. Он прикасается к моему лицу.
— Хар-лоу.
Я начинаю беспокоиться. Его сияющие глаза яркие, но, кажется, в них есть что-то… хрупкое. Как будто у него не все в порядке с головой.
— Рух, — мягко говорю я, проводя большим пальцем по его колену. — Я здесь. У нас все в порядке.
Он ничего не говорит, просто продолжает гладить меня по лицу.
О-о-о. Я провожу рукой по его челюсти, убеждаясь, что он не ранен. Моя пара никогда не был большим любителем поговорить, но это молчание меня беспокоит. Я поднимаю Рухара и предлагаю его Руху.
— Ты можешь подержать его? Я хочу попытаться встать и посмотреть, в чем дело… — и я хочу посмотреть, как он отреагирует на нашего сына. Ясно, что что-то не так, но также ясно, что, где бы мы ни были, мы не можем здесь оставаться. Что-то твердое упирается мне в бедро, и вокруг темно. Это вызывает клаустрофобию. Я не могу точно определить, где я нахожусь, и чувствую, что должна быть в состоянии это сделать. Я чувствую, что мне чего-то не хватает.