— Гляди-ка, який ангел? — усмехнулся в ответ Турчин.
— Все равно полковой комитет вас не поддержит, — с вызовом заявил Мацай. — Я вкалываю тут, как папа Карло, что же, думаете, не зачтется? Да мне домой ехать!.. — швырнул раздраженно Мацай окурок и, круто повернувшись, пошел к своему «Уралу», поддав по-футбольному на ходу пустую консервную банку.
— Наверное, мы и вправду с ним погорячились, — заметил Боков, вздыхая. — Жалко…
— У пчелки, Женя, у пчелки, — не дал ему договорить Турчин. — Ты нам лучше стишата прочти.
Боков с чувством декламировал в коротких перерывах. И все про горы, трудные дороги:
Ребятам нравилось его слушать. И он не ломался, шпарил Визбора по первому желанию. А когда частенько появлялись в их кругу майор Куцевалов, или полковник Ильин, или почерневший и осунувшийся корреспондент газеты, то Женька выступал без приглашения, по собственной инициативе:
Куцевалов сразу светлел. На него такая картина действовала, как бальзам на душу: в автороте обстановка нормализуется, считал он, моральный дух солдат высокий. И он не ошибался. Ильин сходился с ним в этом мнении, хотя уловку Бокова, что парень старается в их присутствии больше на показуху, раскусил. Полковник использовал передышки для многочисленных бесед с солдатами вроде бы о вещах обыденных. Беседы заводил непринужденно и вел их задушевно. Потом он что-то записывал в свой пухлый блокнот. Не упускал Ильин случая переговорить с Мацаем и Коновалом, к которым особо приглядывался. Иногда его видели с киркой или лопатой в той или иной группе работающих. С присутствием полковника все свыклись и считали его своим человеком.
С корреспондентом отношения складывались более официально. Того в основном интересовали, как он сам выражался, благородные поступки. Разговор с солдатами он начинал всегда с одних и тех же вопросов: «Кто отличился?.. Кто девчушку откопал?.. А кто еще стал донором?..» Солдаты не любили об этом распространяться, чувствовали себя от таких вопросов неловко. Но находились и среди них желающие похвастать своими делами. Мацай с Коновалом, к примеру, делились с ним всеми перипетиями своих рейсов без всякой застенчивости. Несколько раз корреспондент уезжал в районный центр. Сегодня вернулся с газетами, от которых все ахнули: на второй полосе рассказывалось о них, покоряющих сели и обвалы. Правда, репортаж в основном посвящался механикам-водителям плавающих бронетранспортеров, их мастерству. Но все равно приятно было читать и им, водителям автороты, о своих однополчанах. Тем более, что заканчивалась публикация тем, как Женька Боков на перекуре в кругу друзей читал стихи:
Ребята зауважали корреспондента. А Женька аккуратно вырвал материал из газеты и сунул в карман, пояснив, краснея:
— Надо будет предку своему отправить. А то вдруг он где-нибудь в командировке, пропустит ненароком…
И еще произошло событие, на первый взгляд, совершенно незначительное, но давшее повод для кривотолков. Перед рассветом забывшиеся в коротком сне водители, которые лежали одетыми вповалку на дощатом настиле остывающей палатки, были разбужены не зычной, как обычно, командой прапорщика Березняка, а воплем Коновала, ворвавшегося в нее с улицы и лязгающего зубами.
— Ты чаго?! — спросил у него Турчин, не понимая спросонья, в чем дело.
— Ша-ака-ал или кабан, — испуганно пробормотал Коновал. — По малой нужде я вышел, а там…
Ребята недовольно задвигались, зашумели. Сержант Мусатов зажег спичку и поднес ее к часам на руке:
— Еще полчаса верных можно кемарить. Ложись! — приказал он Коновалу…
Но Турчин не поленился, встал и вышел глянуть, что напугало ефрейтора. На востоке тянулась серая полоска, в свете которой отчетливо проглядывали кривые пирамиды белесых вершин. Рядом с палаткой тлел ярко-оранжевый огонек. Петр подошел к нему — курил Мацай.
— Эй?
— Что?
— Ты, что ль, напугал Коновала, аж вин маманю свою вспомнил?