– Собираешься куда-то? – спрашивает он, и я закатываю глаза, хотя он меня и не видит.
– Нет, просто решила двадцать минут поспать, – отвечаю я и сажусь.
– Ты поставила будильник, чтобы проснуться через двадцать минут? – иронически уточняет он.
– Да, именно. А тебе какое дело?
Я аккуратно раскладываю учебники согласно расписанию предметов и подписываю все тетради.
– У тебя навязчивое состояние, что ли?
– Нет, Хардин. Не все сумасшедшие, кому нравится порядок. В пунктуальности нет ничего плохого, – отрезаю я.
Конечно, он смеется. Я отворачиваюсь от него, но краем глаза замечаю, как он приподнимается с кровати.
Пожалуйста, не подходи ко мне! Пожалуйста, не подходи!
Он нависает надо мной и смотрит на то, чем я занимаюсь. Потом хватает тетрадь по литературе, рассматривая ее с преувеличенным вниманием со всех сторон, как музейный экспонат. Я пытаюсь отнять конспекты, но он – вот назойливый придурок! – поднимает их над своей головой, и я стою и тщетно тянусь за ними. Затем бросает бумажки вверх, и они в беспорядке рассыпаются по полу.
– Немедленно собери! – требую я.
Он, ухмыляясь и приговаривая «конечно-конечно», хватает лекции по социологии и делает с ними то же самое. Я вскакиваю, чтобы собрать их прежде, чем он на них наступит, но это его только забавляет.
– Хардин, хватит! – кричу я, но он расправляется со следующей тетрадкой.
В ярости я отталкиваю его от своей кровати.
– Хочешь сказать, кто не любит порядок, тот ни к чему не способен? – спрашивает он со смехом.
Почему обязательно надо мной смеяться?!
– Нет! – кричу я и толкаю его снова. Он делает шаг ко мне и, схватив за запястье, отталкивает к стене.
Его лицо – всего в нескольких сантиметрах от меня, и я чувствую, как тяжело он дышит. Хочу крикнуть, чтобы он от меня отстал, чтобы ушел, хочу заставить его собрать мои записи. Я хочу дать пощечину, заставить его убраться. Но не могу. Я замираю у стены, загипнотизированная огнем, горящим в его зеленых глазах.
– Хардин, пожалуйста!
Единственные слова, которые я могу сказать. Они слишком мягкие. Я не уверена, прошу ли его уйти или поцеловать меня. Никак не могу унять дыхание, чувствую его возбуждение, его грудь движется мощными толчками. Секунды растягиваются в часы. Наконец, он убирает одну руку, но вторая рука такая большая, что удерживает оба мои запястья. Мгновение мне кажется, что он меня ударит. Но его рука движется к моей щеке, и он нежно заправляет мои волосы за ухо. Чувствую его пульс, когда он приближает губы к моим, и в моей груди полыхает пожар.
Это ощущение, по которому я так тосковала. Я хотела бы чувствовать этот пожар вечно.
Заставляю себя не думать ни о том, почему я вновь его целую, ни о тех гадостях, что он потом наговорит. Я сосредоточиваюсь лишь на том, как он прижимается ко мне, как отпускает мои руки, прижав меня к стене, и на знакомом мятном привкусе его губ. Обвиваю руками его широкие плечи, и наши языки соединяются. Он соединяет руки на моей талии и поднимает меня; поразительно, что мое тело знает, как реагировать на его движения. Я запускаю пальцы в его волосы и нежно потягиваю их, когда он несет меня обратно к кровати.
Голос разума внезапно напоминает, что это плохая идея, но я не обращаю на него внимания. На этот раз я не могу остановиться. Я тяну Хардина за волосы сильнее, и у него вырывается нежный стон. Отвечаю таким же стоном – и эти звуки прекраснее всех на свете. Это самые страстные звуки, которые я слышала, и я знаю, что сделаю все, чтобы услышать их снова. Он садится на мою кровать так, что я оказываюсь у него на коленях. Покачиваюсь вперед и назад вдоль его бедер, и хватка становится крепче.
– Черт! – выдыхает он, и я впервые чувствую, как у мужчины возникает на меня эрекция.
Как далеко я позволю ему зайти? Я задаю себе этот вопрос и не могу ответить. Он нащупывает полы моей блузки и стягивает ее с меня через голову. Не могу поверить, что позволяю ему это делать, но не могу остановиться. Хардин прерывает наш страстный поцелуй, чтобы стянуть с меня одежду. Его взгляд встречается с моим, затем скользит вниз, к груди. Он закусывает губу:
– Ты такая сексуальная, Тесс.
Мне никогда не нравились подобные комплименты, но Хардин говорит это особенно, очень чувственно. Я никогда не покупала шикарное нижнее белье, потому что никто, буквально никто его не видит, но сейчас мне хотелось бы иметь что-то покруче моего обычного черного бюстгальтера. Он, наверное, видел любые бюстгальтеры, напоминает назойливый внутренний голос. Чтобы отогнать подобные мысли, начинаю быстрее двигаться у него на коленях, он тянет меня за талию к себе, и мы касаемся друг друга телами…