Картер шевельнулся лишь раз, когда нужно было взглянуть на часы. Он с нетерпением ждал конца представления, и старался не думать о гильотине. Он изо всех сил пытался удалить эти мысли из своего сознания, словно стирая музыку с магнитофонной ленты.
И все это время, также как и Арчи, он сидел безразлично, глядя в никуда, словно мог так сидеть бесконечно, целую вечность, хотя знал, что для Арчи не существовало ни вечности, ни небес, ни ада.
Мгновение.
Сцена опустела, и овальное пятно яркого света мягко осветило гильотину.
Воцарилась тишина.
Рассаженные в зале тела подались вперед, колени напряженно сжались, лица резко поднялись вверх, глаза засверкали. Вся аудитория была поймана единой реакцией, в одинаковой позе, будто бы кто-то один умножился в зале, уставленном множеством зеркал.
Даже само помещение школы, казалось, ощутило это особое мгновение, хотя Картер понял, что никто и не смог бы угадать, что произойдет дальше.
На центр сцены вышел Оби. На нем был опрятный темный костюм, рубашка в клеточку и черная в белый горошек бабочка-галстук, следом за ним появился Рей Банистер, в таком же костюме и в такой же бабочке-галстуке. Он остановился позади Оби, словно на том месте его ноги приклеились к полу. Между ними была гильотина. Оби сощурившись посмотрел в зал, встретился глазами с Картером и кивнул.
Картер коснулся плеча Арчи, но при этом, даже не взглянув на него.
— Пора, — сказал Картер, словно охранник из кинофильма про тюремную жизнь.
Арчи встал на ноги и отдернулся от прикосновения пальцев Картера — так же, как и заключенный из того же кинофильма.
На этот раз кочан капусты не разлетелся в тысячу мелких кусочков, как это было в подвале у Рея. Вместо этого, лезвие точно прошло через изгибы капустных листьев и так стремительно, что глаз не смог бы уловить, когда кочан раскололся на две части, одна из которых осталась на плахе, а другая запрыгала по полу и затем закрутилась, чтобы потом замереть на краю сцены в нелепой вопросительной позе.
В зале воцарилась устрашающая тишина. Все уставились на присутствующих на сцене: на Рея Банистера, стоящего около гильотины, на его руке в доли дюйма от кнопки, на Оби, стоящего около него, несколько скрытого от аудитории, и Арчи, спокойно стоящего позади гильотины и разглядывающего аппарат, словно это был лучший из товаров на витрине, из когда-либо представленных его глазам и плюс ко всему — Картер, большой и крупный, словно телохранитель, которого не волнует, кого он охраняет. За подобной пропасти тишиной последовал глубокий коллективный вздох, показавшийся Картеру порывом ветра, сдувающим все со сцены за кулисы.
Рей поклонился, снова вышел на авансцену и произнес: «Voila» — в его лучшем подражании истинным французам, но, почувствовав, что его голос был слишком мягким и тусклым, он прочистил горло, и снова, на этот раз уже жестче и громче он произнес: «Voila!».
И вдруг, непонятно почему вся аудитория засвистела и затопала ногами, словно кто-то удачно приземлился или первым добежал до финиша. Рей загорелся от удовольствия — он еще ничего не совершил, а лишь ждал, пока все не увидят настоящий фокус, и поклонился снова.
Оби мягко поторопил его, напоминая ему его следующий шаг, и Рей нахмурился, неохотно сделав шаг в сторону, чтобы жестом представить Оби.
— И теперь, — в полный голос провозгласил Оби. — Весёлая интродукция! — слова отскакивали четко, словно горошины, как учил его Рей: «Ве-сё-ла-я инт-ро-дук-ция!».
Публика снова притихла.
Оби взглянул на Картера, и тот подтолкнул Арчи.
Арчи перестал разглядывать гильотину и начал смотреть куда-то вдаль, за пределы аудитории. Он еле заметно улыбнулся, словно нашел все это очень и очень даже забавным, но совершенно не имеющим к нему ни малейшего отношения: он просто представил себе свое тело чем-то совсем обыденным, вроде книги, на какое-то время взятой в библиотеке.
Руки Оби зачесались от зуда, словно в них что-то закололо изнутри. Он понял, что это от волнения, примерно от такого же, как у олимпийского чемпиона в ожидании выстрела стартового пистолета, перед тем как умчаться вдаль, к олимпийской победе, когда от радости и стремления поет душа, и оживляющая энергия разливается по телу сладким зарядом. Он был слишком зол на Арчи, который уже стоял около гильотины, затем опускался на колени и клал свою голову на плаху. И Оби наблюдал за тем, как Арчи делает это легко и просто, будто бы все это он репетировал заранее. Его тело как всегда было свободно и раскрепощено, все его движения были легки, непринуждённы и почти ритмичны. Оби ненавидел хладнокровие Арчи и особенно в моменты, когда тот его демонстрировал, ведя себя еще более отчужденно, когда он наоборот должен был бы не находить себе места или по крайней мере быть в некотором замешательстве.
Арчи был зафиксирован на гильотине лицом вниз. Его шея, прижатая металлическим хомутом, лежала на плахе.
Стараясь не обращать внимание на зуд в пальцах, Оби улыбнулся и посмотрел на Рея Банистера.
«Начинаем…» — провозгласил он, заполняя словами весь объем зала собраний.
И Рей начал. Он развязал тесемку красного бархатного мешка и извлек оттуда колоду карт. Карты начали исчезать в одном и появляться в другом, совершенно неожиданном месте. Они тасовались то веером, то лесенкой, извлекались то из одного, то из другого рукава, по очереди подбрасывались в воздух и снова аккуратно ложились в колоду. Руки Рея работали ритмично в такт музыке. Он сделал шаг в сторону публики и попросил кого-то из сидящих в зале выйти на сцену и выбрать карту. Затем колода снова перетасовалась, и Рей из уха вышедшего к нему доставал выбранную карту.
В это время Оби стоял в сторонке и наблюдал за карточными фокусами Рея, и за Арчи с шеей, лежащей на плахе. Частью плана было заставить его немного покорячиться в неудобной позе стоя на коленях, помучаться в ожидании, выйти из терпения.
Руки Рея двигались плавно и красиво. И ему хотелось, чтобы в зале присутствовали его мать и отец, и чтобы они увидели, как он владеет мастерством фокусника на сцене, и что деньги, сбереженные им, были не зря потрачены в магазине фокусов и магии в Ворчестере. Колода карт, с которыми он теперь работал, хорошо смотрелась бы в руках и у десятилетнего, но публика этого не знала, как и не знала тайну бесконечных шарфов, радужных каскадов из его рта — всей этой обманчивой простоты. Старый фокус с китайским кольцом также выглядел эффектно, хотя требовал особой ловкости рук и умения обмануть зрение, что несколько насторожило Рея. Но у него все прошло без сучка и задоринки, и публика уже была в его руках, и он был способен сделать с ней все, что бы ни пожелал. И он забыл об Арчи Костелло, об Оби и обо всем остальном, и даже о его первом полугодии в «Тринити», которое было для него столь неприятным. И в триумфе он защелкал пальцами, поклонился и поплыл на волне аплодисментов.
Он остановился и затаил дыхание, словно выйдя на свежий весенний воздух и глубоко наполнив им легкие, стараясь вкусить его прозрачность, и посмотрел на Оби, а затем на Арчи, который все еще стоял на коленях и ждал.
Рей все еще вслушивался в тишину, ожидая случайных всплесков аплодисментов или одобрительного шепота в аудитории. И когда последние аплодисменты замолкли, аккорды музыки всколыхнули воздух. Это был военный марш «Звездный Флаг Америки». Оглушительные удары тарелок грохнули по реплике Оби.
Музыка прекратилась, когда Рей остановился около гильотины.
Снова воцарилась тишина.
Рей Банистер и Оби стали с обеих сторон гильотины, как они и репетировали. Оби был возле кнопки с правой стороны аппарата.
Оби покосился на кнопку, отделанную перламутром, размером не более чем с гривенник. Его глаза опустились еще ниже, на маленький стальной диск, который был на месте, что говорило о том, что все было в полной готовности. И Рей Банистер коснулся почти незаметного диска, переведя механизм в положение, в котором лезвие разрубит плоть жертвы, как это было в случае с кочаном капусты. На репетиции Рей, подойдя к гильотине, небрежно брался рукой за верхнюю перекладину, на самом деле касаясь рычага, который почти незаметно переключал механизм во вторую позицию, блокирующую летальность процесса, после чего лезвие должно будет упасть так, чтобы вообще не задеть шеи Арчи.