Раскачиваясь и шатаясь, Джерри продолжал стоять на ногах, его тело подстраивалось под каждый следующий удар, чтобы встретить его и поглотить.
— Давай сдачи… или слабо?.. — обрывки слов Джанзы перемешивались с его рваным дыханием. Можно было подумать, что Великий Эмил Джанза был не в форме, выпустил пары, исчерпал свои лучшие удары.
— А я и даю, — сказал Джерри.
— Ты чокнулся? — закричал Джанза со злобой в голосе, или даже с обидой. — Тебе что, все до лампочки?
— Давай, Джанза, — сказал Джерри, раздув губы так, что зашатавшийся выбитый зуб не вылетел наружу. Он глотал слюну, стараясь не плеваться, чтобы Джанза не видел его крови.
— Знаешь, у тебя не все дома, — продолжал Джанза, разводя руками. — Ты — гребанулся…
Джерри улыбнулся ему. Он знал, что в улыбке должен был быть гротеск и патетика, но при этом она должна была оставаться улыбкой.
— Сказать тебе, что я сделаю дальше, Рено? — теперь голос Джанзы стал спокойней, поймав дыхание, он разжал кулаки и массировал суставы. — Я отпущу тебя. На время. С тебя достаточно. Но каждый раз, как попадешься мне на пути, меня не будет волновать, где снова я тебя изобью. Так что обходи меня десятой дорогой…
В одном из окон кто-то захлопал в ладоши, нарушив душераздирающую тишину запущенной аллеи.
Джанза прислонился спиной к кирпичной стене, расслабив колени, он стоял и смотрел на Джерри. Он почувствовал, что у него в душе что-то пересохло, чего-то стало не хватать. Пока он бил Рено, куда-то исчезли его грубость и сексуальное возбуждение. Словно что-то потерялось. И он не мог ответить себе на вопрос — что? Ему была ненавистна улыбка на лице Рено, и ненавистно то, о чем эта улыбка говорила. И ему не хотелось больше об этом думать, а лишь уйти отсюда — подальше.
— Помни мои слова, Рено, — угрожал Джанза, отодвигая Джерри, чтобы выйти наружу, и затем оглянувшись через плечо: — Не стой у меня на пути…
Рено смотрел ему вслед. Он даже забыл о существовании Губера. Обогнув угол, увидел его, прислонившимся к почтовому ящику. Он все еще держался за пах.
— Иисус, Джерри, — сказал он. — Мне жаль… Мне нужно было…
— Забудь.
— Ну, ты и разрисован… Снова я не помог тебе…
— Нет, — отпечатал Джерри, закрыв ладонью рот Губера. — Это было то, что мне нужно было сделать, и сделать это — без тебя.
Они стояли и смотрели вслед удаляющейся фигуре Джанзы, все еще шатающейся из стороны в сторону с каждым своим шагом. Его руки болтались, а плечи раскачивались, словно он шел под неслышимую хулиганскую музыку.
* * *
— Знаешь что, Губер?
— Что?
— Я не вернусь в Канаду следующей осенью.
— Не вернешься? — с несчастным сожалением спросил Губер, еще ни разу в жизни он не чувствовал себя так паршиво, еще хуже, чем тогда, в прошлом году во время шоколадной распродажи.
— Я также не переведусь в школу «Верхний Монумент».
— Ну и куда же ты, тогда? — спросил Губер, автоматически понимая, что он не будет вместе с Джерри Рено.
— Я возвращаюсь в «Тринити».
Слова Джерри для Губера оказались громом среди ясного неба.
— Это бред, Джерри. Зачем тебе это надо?
— Не знаю. Это трудно объяснить, — они шли по улице, и он сильно хромал, потому что пока он дрался с Джанзой, подвернул колено и не сразу это заметил. Ему казалось, что колено распухло и стало вдвое больше, но он побоялся посмотреть на него. Ему нужно было сосредоточиться на том, что нужно сказать Губеру. — Да, Джанза меня бил, но он меня не победил. Я имею в виду, что если тебя бьют, то это не значит, что ты теряешь. Ты можешь выглядеть проигравшим, но при этом им не быть, — он видел озадаченное лицо Губера и почувствовал разбитость от невозможности убедить Губера в своей правоте. — Знаешь, Губер, Джанза — потерянный человек, и будет таким всю свою жизнь. Он может бить меня по лицу и в живот, но никогда не победит меня изнутри…
— Но это не только Эмил Джанза — это и сама школа. Брат Лайн, с чьей легкой руки «Виджилс» и такие, как Арчи Костелло не встречают никаких препятствий на своем пути. Ладно, Арчи Костелло получит аттестат и уйдет, но кто-то следующий обязательно займет его место. А что шоколад, Джерри? Будут и другие распродажи шоколада, и что будешь делать?
— Продавать, — ответил Джерри. — Я буду продавать их хренов шоколад. Каждую их тупую коробку, — след побоев Джанзы начинал давать о себе знать, и он так или иначе знал, что ответ на все звучал эхом в этой боли, как и в том, что Джанза зашел слишком далеко. — Губер, когда хотят тебя избить, ты только потеряешь, если будешь давать им сдачи. Это — то, что нужно этим тупицам, и таким, как Арчи Костелло. Их нужно пережить, и все.
— Даже если тебя убивают?
— Даже если тебя убивают.
Шагая рядом с Джерри, Губер продолжал трясти головой. Он так и не понял, о чем говорил Джерри, как и того, почему тот отказался участвовать в распродаже шоколада прошлой осенью. Все, что он знал, было то, что он не хотел возвращаться в «Тринити», даже если и хотел, то все равно не смог бы это сделать. И ведь недавно, только что был звонок отца Джерри, прошло лишь несколько недель, и все оказалось не так, как думал Губер. Идти следом за Эмилом Джанзой, встретиться с ним в темной аллее, получить от него пинок по самому пикантному месту, чтобы вырубиться и оставить Джерри наедине с Джанзой. И еще это: Джерри собрался вернуться в «Тринити». Все, чего так хотел Губер — бегать, начать играть в команде школы «Верхний Монумент» и, может быть, познакомиться с красивой девочкой. Ему не нужны были никакие распродажи, драки или даже разговоры о них. «Или найдешь, или потеряешь».
— Я не вернусь в «Тринити», — упрямо заявил он.
Джерри взглянул на Губера и увидел полную растерянность на его лице, будто его что-то мучило, и вдруг понял, что ему не давало покоя решение Джерри вернуться в «Тринити», и тут же стал мучаться за доставленное Губеру расстройство. И понял, что нужно будет сделать:
— Смотри, Губер, ладно, я туда не вернусь. Забудь мои слова. Мне кажется, что это был бред.
Губер сдержанно посмотрел на него:
— Ты уверен?
— Уверен, — кивнул Джерри.
Губер смягчился и замедлил шаг.
— Ладно, Джерри. На минуту…
— Я знаю. Это был бред.
«Но нет, не бред. Я возвращаюсь в «Тринити»».
— Ничто не заставит меня туда вернуться…
— Правильно.
«…неправильно. Многое заставляет, но точно не знаю — что».
Теперь его зуб резал до крови десна, убивая адской болью, и рот наполнялся вкусом крови — теплой и приятной на языке. И еще его разбитое колено. Он был разбит весь с ног до головы, но душа была цела.
— Наступает лето, и мы хорошо его проведем. Будем бегать, купаться… — голос Губера завибрировал от волнения, когда он заговорил о наступлении приятного времени года.
Джерри знал, что ему делать — закончить отношения с Губером, постепенно, на протяжении лета. И когда наступит сентябрь, он вернется в «Тринити». Губер об этом не узнает. А Джерри аккуратно уйдет для него в небытие. Такая мысль показалась ему отвратительной, стать незнакомцем для человека, который считает тебя своим единственным другом.
На мгновение Джерри вздрогнул, словно балансировал на краю пропасти, распростершейся между решениями, принятыми с печалью, болью и чем-то еще. Может, с одиночеством? И уж точно с тоской по маленькому миру канадской глубинки с его дядей, тетей и с «Болтливой» Церковью… или начать учиться в «Верхнем Монументе» вместе с Губером, продолжать дружить с ним, снова попытаться играть в футбол, перехватывать мяч, выкрикивать команды и проводить пасс… прощай все это. На какое-то время. Он знал, что так или иначе он вернется назад в Канаду и сходит в «Болтливую» Церковь, и куда-нибудь еще. Он теперь даже не знал куда. Но сначала ему нужно будет вернуться в «Тринити».