Через несколько недель я буду знать все подробно о Петербурге, потому что увижу Идалию Полетику, которая приезжает вместе со Строгановыми в Баден-Баден; она там назначила нам свидание, и мы с мужем рассчитываем поехать туда на недельку. Я буду чрезвычайно рада снова ее увидеть, она была так мила с нами во время наших несчастных событий.
Вчера у нас был очаровательный сюрприз: бывший кавалергард Кутузов, женатый на Рибопьер, близкий друг мужа, как с неба, свалился к нам в семь часов утра. Они меняли лошадей в полумиле от Сульца, и он пришел нас повидать. Я поехала за его женою, которая была на постоялом дворе, и, проведя добрых два часа с нами, они уехали. Они возвращаются в Петербург из Италии, где провели две зимы из-за здоровья жены.
Прощай, дорогой друг, муж и я обнимаем тебя, а также Лизу и детей.
К. д 'Антес
Мой адрес до 20 сентября, когда я возвращаюсь в город, Массево, Шиммель, Верхний Рейн».
«Сульц, 26 января 1841 г.
Я хочу быть более любезной, чем ты, дорогой Дмитрий, и спешу ответить на твое последнее письмо, потому что мне очень хочется доказать тебе своей аккуратностью всю ту радость, которую я испытываю, получая вести от вас. Я в особенности хочу, чтобы ты был глубоко уверен в том, что все то, что мне приходит из России, всегда мне чрезвычайно дорого, и что я берегу к ней и ко всем вам самую большую любовь. Voila lune profession de foil! (вот мое кредо!).
Я в самом деле в отчаянии, именно в отчаянии, дорогой друг, в связи с плохим состоянием твоих дел. Боже мой, когда же будем мы иметь счастье видеть хоть какое-то просветление! Мы все в этом так нуждаемся, потому что я тоже нахожусь в ужасном затруднении с деньгами из-за твоих задержек с присылкой, уверяю тебя, что я страдаю от этого не меньше, чем вся остальная семья. Дети мои растут, следственно, расходы не уменьшаются, а доходы исчезают. Все, о чем я тебя прошу, дорогой брат, это подумать обо мне, когда ты думаешь о сестрах, и верить, что я не сомневаюсь в твоем добром расположении.
Все, что ты мне пишешь о жене Вани, меня очень огорчает, и я искренне разделяю его беспокойство, для него было бы ужасно ее потерять, а если судить по тому, что говорят, этого можно опасаться, роды в особенности могут быть для нее пагубны. Если все пройдет благополучно, как хотелось бы надеяться, европейский климат мог бы, может быть, поставить ее на ноги. Куда думает он ее везти?
Ты говоришь, что твои мальчики хорошо растут, я очень рада и нисколько не удивляюсь, если они унаследовали отцовскую конституцию. Кстати, а как твое здоровьице, как дела с твоей дородностью, нажил ли ты уже респектабельное брюшко?
Дон (домашний врач Гончаровых) должен гордиться, что похоронил свою законную супругу. А она-то всегда плакала и причитала, сетуя на свою будущую вдовью судьбу. Я была очень удивлена, узнав, что она убралась первая, бедная женщина, да приемлет Господь ее душу. Но она была неприятной особой, по крайней мере на земле! Передай мое сочувствие Дону. Я храню о нем самое нежное воспоминание с тех пор, как он вкатил мне некое лекарство, от которого я через несколько часов чуть не умерла, приняв огромную дозу. Впрочем, это была моя вина, я к нему приставала, чтобы он дал мне свое сильнодействующее снадобье.
Поцелуй свою жену, я надеюсь, что она уже избавилась от своей боли в ухе. Шлю свое благословение моим племянникам, а тебе разрешаю мысленно поцеловать мне руку. Муж шлет вам тысячу приветов».
От 1840 года в архиве нами обнаружено всего два вышеприведенных письма, видимо, переписка и с Дмитрием Николаевичем становится все более и более редкой. «Я в особенности хочу, чтобы ты был глубоко уверен в том, что все то, что мне приходит из России, всегда мне чрезвычайно дорого, и что я берегу к ней и ко всем вам самую большую любовь. Вот мое кредо!» — пишет Екатерина Николаевна брату. Писалось это письмо в отсутствие Дантеса, и потому она могла бесконтрольно и откровенно высказать брату свои сокровенные чувства. (Вообще все ее письма могут быть разделены на две категории: те, которые читались или могли быть прочитаны мужем, и те, которые писались в его отсутствие.) Трудно переоценить значение слов Екатерины Николаевны для понимания того, о чем думала, что чувствовала она в глубине души. Эти несколько строк говорят не только о тоске по навсегда утраченной родине, но и о том, что у нее была двойная жизнь: внешняя, которую она пытается представить счастливой («Да здравствует Франция!»), и внутренняя — горестная и печальная, с ощущением своего одиночества в этой чужой стране, чужой семье, с постоянным сознанием, что муж ее не любит. Только дети, которых она безгранично любила, были ее единственной отрадой и утешением.
Рождение третьей дочери — Леонии — очень огорчило мать, страстно желавшую сына, чтобы угодить мужу, которому нужен был наследник. Могла ли предполагать тогда Екатерина Николаевна, какая странная и печальная судьба ожидает эту девочку... Дмитрий Николаевич назвал свою дочь в честь сестры Екатериной. Не верится, что Дантес настаивал на том, чтобы его дочь носила имя жены, Екатерина Николаевна была бы счастлива, если бы он таким образом доказал ей свою любовь. В те времена было принято называть одну из дочерей именем матери. И она как бы оправдывается перед братом, что все три девочки были названы нерусскими именами.
У нас нет никаких сведений о том, что Дмитрий Николаевич ездил в Сульц. Полагаем, что это его намерение не было серьезным. Хотя ему, вероятно, и хотелось повидать сестру, но денег на такую дорогостоящую поездку у него, конечно, не было. А главное, ему вряд ли улыбались встреча с Дантесом и Геккерном, а также неизбежные в таком случае разговоры о деньгах... Так что, вероятно, он просто хотел сделать приятное сестре и подать ей надежду на такое свидание в будущем.
Обратим внимание на упоминание о друге Пушкина С. А. Соболевском. Как пишет Екатерина Николаевна, он долгое время жил в окрестностях Сульца. Что привело Соболевского в Эльзас? Возможно, заказы машин фирме Кёхлин для его фабрик в России, а может быть, он охотился в горах, так как в окрестностях Сульца была прекрасная охота. Во всяком случае, его пребывание там вызывает несомненный интерес. Екатерина Николаевна так зло иронизирует в его адрес не зря. Не было ли у Дантеса с ним встречи? Не рассказывал ли Соболевский в Сульце о петербургских событиях в неприятном для Дантесов освещении? Весьма вероятно.
Впервые в письмах к брату Екатерина Николаевна упоминает об Александрине, и крайне неприязненно, называя ее «совершенной сумасбродкой». Что рассказывали ей русские путешественники? Не говорили ли они о том, что, став фрейлиной императорского двора, Александра Николаевна, не желая «уронить свое доброе имя», неблагожелательно отзывалась о Дантесах? Екатерина Николаевна называет назначение сестры фрейлиной «пустяком», из-за которого нечего терять голову, но вспомним, с каким восторгом и гордостью в 1834 году она описывала Дмитрию Николаевичу более чем благосклонный прием императорской четой ее самой, только что принятой во фрейлины... И не случайно Екатерина Николаевна с таким нетерпением ожидает встречи со Строгановыми и Полетикой, которые, как мы уже говорили, во время петербургских событий были на стороне Дантесов и Геккерна.
В одном из последующих писем мы узнаем, что свидание в Баден-Бадене со Строгановыми и Полетикой, которые были «так милы» с Дантесами в Петербурге, состоялось. Там, конечно, они получили подробную информацию о сестрах, о родных и о том, что делается и говорится в Петербурге. Нет ничего удивительного в том, что супруги помчались в Баден: редко кто-нибудь изъявлял желание их видеть... Кавалергард Кутузов, о визите которого с таким восторгом сообщает Екатерина Николаевна, возможно, был единственным их гостем «оттуда».
«28 января 1841. Сульц
В то время как я писала тебе в письме о всяких пустяках, мой дорогой друг, я совсем и не подозревала, какое ужасное несчастье могло со мной случиться: мой муж чуть не был убит на охоте лесником, ружье которого выстрелило в четырех шагах от него, пуля попала ему в левую руку и раздробила всю кость. Он ужасно страдал и страдает еще и сейчас; слава Богу, рана его, хотя и очень болезненная, не внушает опасения в отношении последствий, врач говорит, что это месяцев на шесть. Это ужасно, но когда я подумаю, что могла бы потерять моего бедного мужа, я не знаю, как благодарить небо, что оно только этим ограничило страшное испытание, что оно мне посылает.