Письмо заканчивается описанием пребывания и лечения супругов Гончаровых в Бадене.
Здесь все не так просто, как кажется с первого взгляда. Иван Николаевич Гончаров был свидетелем ноябрьских событий в Петербурге. Он приезжал вместе с Дмитрием на свадьбу, но тотчас же уехал после и не встречался больше с Дантесом. Но он знал обо всех последующих событиях и из первоисточника — от Натальи Николаевны и Александры Николаевны, с которыми некоторое время жил в Заводе в 1837 году. Мы не встречаем ни одного упоминания в письмах Екатерины Николаевны о том, что она получила письмо от брата Ивана, значит, он ей не писал. Не хотел он встречаться и с Дантесом ни в Сульце, ни в Бадене, и этим объясняется тот факт, что Екатерина Николаевна долго не знала о том, что брат находится так недалеко от них. Но он предвидел возможность появления Дантесов в Бадене и как-то внутренне к нему подготовился.
К чести Ивана Николаевича надо сказать, что свое отношение к Дантесу он определил словом «отвращение», но, к сожалению, не остался последовательным до конца. Ради сестры он при первом свидании поборол себя и был сдержан, «...но, признаюсь тебе, — пишет он Дмитрию, — что это стоило мне многого». Письмо Ивана Николаевича еще раз подтверждает, что все Гончаровы, несмотря на уверения Екатерины Николаевны в своем счастье, не верили этому. Иван Николаевич прямо говорит, что хотел убедиться, «не на словах, а в действительности» в том, что сестра счастлива в браке.
Чем же объяснить, что Иван Николаевич так легко поверил в «счастье» сестры, так быстро изменил свое отношение к Дантесу? Перед ним был разыгран, и, несомненно достаточно искусно, спектакль, изобилующий сценами супружеского счастья. Вспомним здесь, что в свое время в Петербурге, бывая у Екатерины Николаевны после свадьбы, Александра Николаевна быстро разгадала, что под внешней веселостью сестры таится печаль, которую она пытается скрыть. «Она слишком умна и слишком самолюбива, — говорит Александра Николаевна, — и старается ввести меня в заблуждение». Несомненно, и теперь Екатерина Николаевна хотела ввести в заблуждение брата, и не столь проницательный, как Александра Николаевна, простодушный Иван Николаевич тогда поверил в счастье сестры и в чувства Дантеса. Надо сказать, что Дантес еще в петербургский период отличался необыкновенным умением располагать к себе людей и, конечно, сделал все возможное, чтобы изменить отношение к нему шурина. Надо думать, что при разговоре наедине Дантес старался уверить его (как в свое время и Андрея Карамзина) в своей невиновности, убедить в том, что к ним относятся несправедливо, что им так тяжела «ссылка» в Сульце, а ему, Дантесу, вынужденная бездеятельность, и так далее и тому подобное. Несомненно, повлияла на Ивана Николаевича и жена, Мария Ивановна, которую, вероятно, очень легко очаровал Дантес. И конечно, сыграли свою роль дети, для этого они и были привезены в Баден! Все Гончаровы очень любили детей, и Дантес выиграл эту ставку — встреча с прелестными племянницами растрогала Ивана Николаевича. Большое значение имело и то, что предложение Дантеса в отношении печатной машины снимало с Гончарова скучную и неприятную для него обязанность выполнять поручение брата, тем более что все это было для него «китайской грамотой»!
Но наивность Ивана Николаевича в отношении «бескорыстия» Дантеса просто удивительна! И предложение содействовать заказу машины (тогда предприятия Дмитрия Николаевича будут работать лучше), и посредничество в отношении продажи полотна (обратим внимание, что Дантес уже написал об этом Носову), а также разыгранная семейная идиллия — все это имело целью так или иначе выжать деньги с Гончаровых, так что ни о каком бескорыстии и речи быть не может.
Как ни странно, но о сестре Иван Николаевич пишет очень мало. «Катя беспрестанно говорит о своем счастье, и только одна мысль неотступно преследует ее: никогда не возвращаться в Россию». Но истинное счастье не нуждается в том, чтобы о нем говорили беспрестанно. Поведение Екатерины Николаевны не должно нас удивлять: оно диктовалось присутствием Дантеса, а также настойчивым желанием показать брату, а через него и всем родным, что она любима мужем, ни в чем не раскаивается, ни о чем не жалеет, в том числе и о родине (к которой где-то в глубине души, по ее же словам, она хранит самую большую любовь!). У нее не было иного выхода... Это еще раз подтверждает, что то, что она говорит и что чувствует на самом деле, — не одно и то же. О многом умалчивает и Иван Николаевич, оставляя это до личного свидания: «...Мне так много надо было бы тебе обо всем этом рассказать...» — говорит он.
Как реагировали на эту встречу мать и Дмитрий Николаевич, мы узнаем из письма Натальи Ивановны из Яропольца от 21 апреля 1842 года:
«...Я получила вести от Вани и Мари, оба хотя еще и слабы, но начинают поправляться. Их свидание с Катей состоялось, и хотя ее сопровождал муж, все прошло дружески и приятно. Мари очень хвалит Катю и хорошо отзывается о Геккерне. Она мне пишет, что если бы не ее болезнь, она бы самым приятным образом провела те четыре дня, что Катя и ее муж были у них. Они привезли с собой двух старших девочек, Матильду и Берту. Ваня и Мари очарованы их малютками, они очень милы и необыкновенно хорошенькие. Признаюсь тебе, их свидание, прошедшее хорошо с обеих сторон, мне доставило большое удовольствие...»
Приписка
«В тот момент, когда я собиралась запечатать письмо, пришла твоя посылка. Я тебе бесконечно благодарна за внимание. Ты мне пишешь о свидании Кати и ее мужа с Ваней и Мари. В своем письме я тебе сообщила эту же новость и от глубины души разделяю твое удовлетворение благополучным исходом их свидания. Я очень горжусь тем, что моя крестница Берта такая хорошенькая. Да будет Господь милостив ко всем им, таково мое желание».
И Наталья Ивановна, и Дмитрий Николаевич знали об отношении Ивана Николаевича к Дантесу, о том, с каким настроением он ехал за границу, поэтому возможная его встреча с ним внушала им большие опасения. Они боялись ссоры, скандала, а может быть, принимая во внимание его вспыльчивый характер, и чего-нибудь худшего. Поэтому благополучно прошедшее свидание («хотя ее сопровождал муж», обратим внимание на это «хотя») успокоило их. Наталья Ивановна, несомненно, очень жалела дочь и старалась морально поддержать ее в трудной ее жизни, ей хотелось, чтобы, хотя бы внешне, все было хорошо. Вероятно, поэтому она любезно относилась в своих письмах к Екатерине Николаевне и к Дантесу — ради дочери. Но об истинном его к жене отношении она знала, о том свидетельствует, как мы увидим далее, одно из ее писем.
Вернувшись в Сульц, Дантес получил необходимые сведения у машиностроительной фирмы Кёхлин относительно заказа для Гончаровых, и уже 1 апреля послал Ивану Николаевичу в Баден подробнейшее письмо.
«Сульц, 1 апреля 1842 г.
Любезный друг, посылаю вам, как мы условились, все возможные сведения, касающиеся рулонной машины. Вы можете быть уверены, что я долго беседовал с этими господами, которые, несомненно, имеют самое большое предприятие этого рода на всем континенте. Я постарался узнать все подробности, которые могли бы быть полезны Димитрию. Искусство изготовления бумаги сделало такие успехи в Европе, что рулонная машина стала наилучшей как по количеству, так и по качеству, без которой любому фабриканту невозможно производить товары хоть с какой-либо выгодой. За полтора года промышленники моего департамента заказали 9 машин этой фирме и, несмотря на ее стоимость, получают большие прибыли. Кроме того, вот еще сведения, которые очень важно, чтобы вы сообщили своему брату: г-н Кёхлин говорит, что в России производят только треть той бумаги, которую она потребляет, две остальные трети ввозятся из-за границы; он делает из этого вывод, что положение русского фабриканта, который мог бы выпускать хороший товар, могло бы быть очень выгодным.
Великий секрет промышленности — производить много и быстро, по той простой причине, что издержки тогда уменьшаются, распределяясь на большее количество товаров но тут-то как раз и находится препятствие для русских промышленников, потому что у них работают только крепостные, и также потому, что православная религия имеет большое количество праздников, когда работы не производятся. Отсюда неисчислимая потеря времени для фабриканта. Вот тот совет, который мне поручили вам дать, если ваш брат решит заказать эту машину. Непременно надо было бы, чтобы Димитрий нанял в немецких провинциях человек десять рабочих-протестантов (этого количества достаточно для работы машины), которые не праздновали бы никаких праздников и работали бы круглый год. Вы увидите также, что в подробном письме насчет машины мне было предложено взять мастера; так как эти машины мало известны в России, я подумал, что специальный человек был бы необходим, поэтому я просил сообщить, каково будет его жалованье, а также и инженера, который во всяком случае должен сопровождать машину для ее монтажа.