«15 мая 1838 года (Москва)
Ты будешь удивлен, увидев на моем письме московский штемпель, — я здесь уже несколько дней из-за здоровья Гриши, и как только консультации закончатся, снова вернусь в Ярополец. Дорогой Дмитрий, не забудь, если ты в этом месяце получишь 3000 рублей, что из этих денег ты должен заплатить Чишмхину, а остальные незамедлительно прислать мне в Ярополец. У меня к тебе еще одна просьба. Я хотела бы уехать от матери 1 июня, а мой экипаж еще не будет готов к этому времени. Не можете ли вы, ты и твоя жена, оказать мне услугу и прислать мне свою коляску? Если нет, то поскорее ответь мне, чтобы я соответственно уладила это дело. Не забудь также, мой славный братец, прислать, как ты мне обещал, лошадей; разумеется, не на всю дорогу, а как в прошлый раз.
Прощай, дорогой брат, будь здоров. Не пишу тебе больше, потому что я здесь только для того, чтобы посоветоваться с врачами, никого не вижу, кроме них, и нахожусь в постоянной тревоге. Надеюсь, однако, что болезнь Гриши не будет иметь серьезных последствий, как я опасалась вначале. Целую нежно тебя и твою жену. Саша также. Сидит у нас Нащокин, разговорились об делах и он говорит, что вам необходимо надо приехать в Москву и посоветоваться об делах с князем Василием Ивановичем Мещерским по возвращении его из Петербурга. У него же есть родственник Александр Павлович Афрасимов, большой делец и весьма охотник заниматься процессными делами».
Наталья Николаевна безгранично любила своих детей, болезнь сына очень ее взволновала, и она немедленно выехала из Яропольца в Москву. Не желая ни с кем встречаться, Наталья Николаевна все же известила о своем приезде Нащокина, и он пришел повидать ее.
Однако как ни тепло относились к Наталье Николаевне родные, ей все же хотелось иметь свой дом, жить одной со своей семьей. Хотя она и жила отдельно, но постоянное общение с большим домом, где часто гостили родственники и наезжали гости, было ей, видимо, в тягость. И мысль о Михайловском, дорогом для ее мужа уголке земли русской, где теперь покоился его прах, все чаще и чаще приходила ей в голову. Она начинает настойчиво хлопотать перед Опекой о выкупе для ее детей села Михайловского, чтобы жить там с семьей. Это небольшое поместье в Псковской губернии после смерти Пушкина было в совместном владении его детей, брата Льва Сергеевича Пушкина и сестры Ольги Сергеевны Павлищевой. Весною 1838 года вдова поэта обратилась в Опеку к М. Ю. Виельгорскому с просьбой о выкупе Михайловского у сонаследников:
«Ваше сиятельство граф Михаил Юрьевич.
Вам угодно было почтить память моего покойного мужа принятием на себя трудной обязанности пещись об несчастном его семействе. Вы сделали для нас много, слишком много; мои дети никогда не забудут имена своих благодетелей и кому они обязаны обеспечением будущей своей участи; я со своей стороны совершенно уверена в Вашей благородной готовности делать для нас и впредь то, что может принести нам пользу, что может облегчить нашу судьбу, успокоить нас. Вот почему я обращаюсь к Вам теперь смело с моею искреннею и вместе убедительною просьбой.
Оставаясь полтора года с четырьми детьми в имении брата моего среди многочисленного семейства, или лучше сказать многих семейств, быв принуждена входить в сношения с лицами посторонними, я нахожусь в положении, слишком стеснительном для меня, даже тягостном и неприятном, несмотря на все усердие и дружбу моих родных. Мне необходим свой угол, мне необходимо быть одной, с своими детьми. Всего более желала бы я поселиться в той деревне, в которой жил несколько лет покойный муж мой, которую любил он особенно, близ которой погребен и прах его. Я говорю о селе Михайловском, находящемся по смерти его матери в общем владении — моих детей, их дяди и тетки. Я надеюсь, что сии последние примут с удовольствием всякое предложение попечительства, согласятся уступить нам свое право, согласятся доставить спокойный приют семейству их брата, дадут мне возможность водить моих сирот на могилу их отца и утверждать в юных сердцах их священную его память.
Меня спрашивают о доходах с этого имения, о цене его. Цены ему нет для меня и для детей моих. Оно для нас драгоценнее всего на свете. О других доходах я не имею никакого понятия, а само попечительство может собрать всего удобнее нужные сведения. Впрочем, и в этом отношении могу сказать, что содержание нашего семейства заменит с избытком проценты заплаченной суммы.
Итак, я прошу Попечителей войти немедленно в сношение с прочими владельцами села Михайловского, спросить об их условиях, на коих согласятся они предоставить оное детям своего брата, выплатить им, если возможно, следующие деньги и довершить таким образом свои благодеяния семейству Пушкина.
Наталья Пушкина
Сего 22 мая 1838 года».
Вероятно, по этому вопросу Наталья Николаевна переписывалась и с михайловской соседкой Прасковьей Александровной Осиповой. В хозяйственных книгах Полотняного Завода имеются записи, свидетельствующие о том, что ей посылались письма, а в 1838 и 1839 годах из Завода ездил в Псков человек по поручению Натальи Николаевны. В Тригорское была послана какая-то посылка. Расходы по поездкам Василия Варичева отнесены в конторских книгах Полотняного Завода на счета Н. Н. Пушкиной. Там же «зарегистрированы» и почтовые отправления сестер в адрес Загряжской, С. Л. Пушкина, Строганова, Вяземских, Карамзиных, Валуевой; 4 декабря 1837 года Вяземской были посланы письмо и посылка с часами.
Еще летом 1838 года, видимо, начались разговоры о возвращении Натальи Николаевны с семьей в Петербург. Ей было очень тяжело принять такое решение, вероятно, не хотелось делать это так быстро, но она пошла навстречу настояниям тетки Загряжской и сестры Александры Николаевны. «...Какие у нее планы на будущее, не выяснено, — писал с Завода 14 сентября 1837 года Дмитрий Николаевич сестре Екатерине, — это будет зависеть от различных обстоятельств и от добрейшей Тетушки, которая обещает в течение ближайшего месяца подарить нас своим присутствием, желая навестить Ташу, к которой она продолжает относиться с материнской нежностью». Сохранилось письмо без подписи от 10 апреля 1839 года к Е. Н. Дантес за границу. Почти наверное можно сказать, что корреспонденткой была Нина Доля, лицо очень близкое семье Гончаровых. Она писала:
«Александрина и Натали в Петербурге, как вы знаете. Натали, естественно, было тяжело возвращаться туда, но тетка-покровительница все решила про себя, а когда она чего-нибудь хочет, то это должно совершиться».
Екатерина Ивановна, как мы уже говорили, не имела своей семьи и обожала Наталью Николаевну, считала ее «дочерью своего сердца»; очень любила она, как мы увидим далее, и детей Пушкиных. Поэтому вполне понятно ее стремление иметь эту семью возле себя, постоянно видеться с ней. Характер у Екатерины Ивановны действительно был властный, если уж она чего-нибудь хотела, «это должно было совершиться». Иван Николаевич писал брату Дмитрию из Царского Села 13 октября 1838 года: «Тетушка здесь, и она мне сказала, что уже сняла дом, чтобы заставить сестер приехать, но она еще не знает, когда поедет». Теперь стало известно, что Екатерина Ивановна приезжала в Завод осенью 1838 года. Об этом же пишет и Екатерина Дантес в письме к Дмитрию Николаевичу 26 мая 1839 года: «Вы имели счастье принимать у себя вашу дорогую тетушку Катерину, приехавшую похитить у вас сестер».
Таким образом, очевидно, вопрос о возвращении сестер в Петербург осенью 1838 года был окончательно решен в Заводе после приезда Загряжской. О неожиданности этого решения говорится и в приводимом ниже письме Натальи Ивановны; она о нем не знала, а между тем Дмитрий Николаевич регулярно переписывался с матерью и ставил ее в известность обо всех семейных событиях. Екатерина Ивановна сумела уговорить Наталью Николаевну. Полагаем, что главным мотивом здесь были дети: им надо было дать образование, в столице была возможность устроить мальчиков в учебные заведения на казенный счет.