Я просила тебя прислать мне по крайней мере 2000 рублей не позднее сентября, и очень опасаюсь, что и этот месяц пройдет вслед за другими, не принеся мне ничего. Милый, дорогой, добрый мой брат, пусть тебя тронут мои мольбы, не думаешь же ты, что я решаюсь без всякой необходимости надоедать тебе и что, не испытывая никакой нужды, я доставляю себе жестокое удовольствие тебя мучить. Если бы ты знал, что мне стоит обращаться к кому бы то ни было с просьбой о деньгах, и я думаю, право, что Бог, чтобы наказать меня за мою гордость или самолюбие, как хочешь это назови, ставит меня в такое положение, что я вынуждена делать это.
Твое письмо к Носову было безрезультатным, и более того, сделало нас мишенью насмешек со стороны Вяземского, которые хотя и были добродушными, тем не менее поставили нас перед ним в крайне затруднительное положение. Ты знаешь, я полагаю, что Сашинька заняла у него 375 рублей. Как только твое письмо к Носову было получено, она, страшно обрадовавшись, тотчас послала его Вяземскому, прося его получить деньги, которые Носов должен был нам вручить, и вычесть самому, что ему следовало получить. Но с последней почтой мы получили печальные известия, что Носов не признает себя твоим должником и наотрез отказался дать деньги. Так что, ради Бога, найди другой способ, чтобы вывести ее из затруднительного положения. Ты ей должен в настоящее время за три месяца, а кредиторы забрасывают ее письмами. Одному только Плетневу она должна 1.000 рублей, и срок уже прошел. Имей жалость к обеим сестрам, которым, кроме как от тебя, неоткуда ждать помощи. Рассчитывая только на твою дружбу, они не решаются поверить, что ты их покинешь в таком ужасном положении.
Прощай, дорогой брат, я так озабочена своими тревогами и денежными хлопотами, что ни о чем другом не могу говорить. Тем не менее я нежно целую тебя, так же сердечно, как и люблю, не сомневайся в моей к тебе горячей дружбе. Целую твою жену; ты даже нам ничего не сообщаешь о ее родах. Не забудь поцеловать и детишек. Я полагаю, Маминька и Нина уже от вас уехали. Мои дети просят их не забывать, ради Бога, не заставляй их мерзнуть, а это будет так непременно, если ты не придешь нам на помощь. Не забудь, что я рассчитываю на твое обещание приехать сюда и помочь мне своими советами».
«10 сентября (1841 г. Михайловское)
Только вчера, 9 сентября, я получила твое письмо от 18 августа. Спешу ответить тебе сегодня же, чтобы засвидетельствовать тебе мою поспешность исполнить твое желание. Но прежде всего я хочу поздравить тебя и твою жену со счастливым событием в вашей семье. Я не сомневаюсь, что рождение дочери это исполнение всех ваших желаний. Вместо покровительства, которое я не имею возможности оказывать кому бы то ни было, я обещаю перенести на всех твоих детей искреннюю и глубокую привязанность, которую я всегда питала и никогда не перестану питать к тебе. Ты, конечно, не сомневаешься в искренности моего пожелания счастья новорожденной. Пусть она всегда будет приносить своим родителям только удовольствие и радость. Ты возьмешь на себя труд, не правда ли, передать твоей жене, как я была обрадована, узнав, что она уже родила и быстро поправилась.
А теперь перейдем к вопросу, который тебя интересует. Граф Строганов вернулся в Петербург. Но если твоя поездка имеет целью только предложить Опеке купить Никулино, то я сомневаюсь, что это твое намерение удастся осуществить. Покупка имения, мне кажется, не входит в их намерения. Впрочем, смотри сам, я не очень в этом уверена. Но если ты хочешь предложить эту покупку мне, увы, дорогой брат, это выглядит грустной шуткой. Мои скромные богатства составляют 50 ООО рублей, может быть, немного больше. Этот несчастный маленький капитал приносит нам дохода всего 3000 рублей, которые помогали нам жить до настоящего времени. Но теперь, поскольку мой доход уменьшился до 14 ООО я, может быть, буду вынуждена его затронуть этой зимой, чтобы нанять учителей моим детям. Вот блестящее состояние моих дел. Ты извинишь меня, что я подняла этот вопрос, но положение мое очень невеселое, обескураживающее, и, к несчастью, я вынуждена тебе писать в один из таких моментов, когда мужество меня покидает и когда я лью слезы от отчаяния, не зная, кому протянуть руку и просить сжалиться надо мной и помочь.
Для меня это печальная новость, что ты мне сообщаешь, уверяя в намерении прислать мне лошадей. Мое желание не осуществилось, они мне были нужны летом, но лето прошло, а зимой я прекрасно обойдусь без них. И я не могу отказаться добровольно от 1500 рублей, что получаю от тебя. Если ты хочешь оказать мне услугу, то не посылай мне лошадей. Бог знает, смогу ли я еще держать экипаж этой зимой. Занятия детей начинаются и потребуют, следственно, большую часть моего дохода.
Я покидаю тебя, дорогой брат. Сашинька тоже хочет приписать тебе несколько слов. Разреши мне поцеловать тебя и пожелать тебе больше счастья, чем до сих пор. Прощай, нежно целую жену и детей. Ты ничего не пишешь, у вас ли Нина. Если да, то скажи, что я ее люблю и нежно целую. Ничего не поручаю тебе передать матери, так как я ей пишу с этой же почтой».
После отъезда Фризенгофов Наталья Николаевна пришла просто в отчаяние. В связи с пребыванием гостей, возможно, пришлось обратиться за деньгами к Осиповой, и это ей было очень тяжело. Из письма мы узнаем, что Дмитрий Николаевич собирался приехать в Петербург, чтобы предложить Опеке купить одно из гончаровских поместий для семьи Пушкина или уговорить Наталью Николаевну затронуть капитал в 50 ООО рублей, полученный за посмертное издание сочинений Пушкина, но Наталье Николаевне очень хотелось оставить его неприкосновенным для детей, и она всячески сопротивлялась притязаниям и Гончаровых, и Пушкиных.
В сентябре в Михайловское приехал последний гость — князь Петр Андреевич Вяземский.
«А у вас все гости да гости! — писал Вяземский Наталье Николаевне 8 августа 1841 года, собираясь в Михайловское. — Смерть мне хочется побывать у вас...». «Я еще не теряю надежды явиться к моей помещице», - писал он в другом письме от 12 августа.
Позднее в письме его к А. И. Тургеневу мы читаем: «В конце сентября я ездил на поклонение к живой и мертвому, в знакомое тебе Михайловское к Пушкиной. Прожил у нее с неделю, бродил по следам Пушкина и Онегина». В декабре он писал П. В. Нащокину: «Я провел нынешнею осенью несколько приятных и сладостно-грустных дней в Михайловском, где все так исполнено «Онегиным» и Пушкиным. Память о нем свежа и жива в той стороне. Я два раза был на могиле его и каждый раз встречал при ней мужиков и простолюдинов с женами и детьми, толкующих о Пушкине». Как мы видим, и тогда не зарастала народная тропа к Пушкину — простые люди посещали его могилу и чтили его память...
Возвращаясь из Михайловского, Вяземский провел день в Пскове и так писал об этом Наталье Николаевне 7 октября 1841 года из Царского Села: «Как я вас уже преуведомлял, я для успокоения совести провел день в Пскове, то есть чтобы придать историческую окраску моему сентиментальному путешествию. Поэтому я предстану перед вашей Тетушкой не иначе как верхом на коне на псковских стенах и не слезу с них. Она мне будет говорить о вас, а я буду говорить о стенных зубцах, руинах, башнях и крепостных валах».
Как это будет видно и в дальнейшем, Вяземский был сильно увлечен Натальей Николаевной.
Приведем еще одно письмо, свидетельствующее о тяжелом материальном положении семьи Пушкина.
«1 октября 1841 г. (Михайловское)
Дорогой Дмитрий. Получу ли я ответ хотя бы на это письмо. Я совершенно не знаю, что делать, ты меня оставляешь в жестокой неизвестности. Я нахожусь здесь в обветшалом доме, далеко от всякой помощи, с многочисленным семейством и буквально без гроша, чтобы существовать. Дошло до того, что сегодня у нас не было ни чаю, ни свечей, и нам не на что было их купить. Чтобы скрыть мою бедность перед князем Вяземским, который приехал погостить к нам на несколько дней, я была вынуждена идти просить милостыню у дверей моей соседки, г-жи Осиповой. Ей спасибо, она по крайней мере не отказала чайку и несколько свечей. Время идет, уже наступил октябрь, а я не вижу еще момента, когда смогу покинуть нашу лачугу. Что делать, если ты затянешь присылку мне денег дольше этого месяца? У меня только экипажи на колесах, нет ни шуб, ничего теплого, чтобы защитить нас от холода. Поистине можно с ума сойти, ума не приложу, как из этого положения выйти. Менее двух тысяч я не могу двинуться, ибо мне нужно здесь долги заплатить, чтоб жить, я занимала со всех сторон и никому из людей с мая месяца жалованья ни гроша не платила. Если это письмо будет иметь более счастливую судьбу, чем предыдущие, и ты пожелаешь на него ответить, или, что было бы очень хорошо с твоей стороны, сжалишься над моей нуждой, то есть пришлешь мне денежную помощь, о которой я умоляла столько времени, то адресуй то или другое Булгакову Александру Яковлевичу — московскому почт-директору, он мне перешлет, так как иначе я останусь неопределенное время без твоего ответа.