О недостатках писать просто, но Чернышев имел право писать о них, ибо он предлагал свои, пусть спорные, но какие-то меры, искал новые формы работы с колхозами, потому что во всем этом были тревога, и боль, и желание сделать лучше, и устремленность в завтра.
Прочитав, Жихарев долго молчал. Потом сказал:
— Написано правильно, — и, думая о том, как тяжело воспримет Кислов его позицию, добавил: — Да, сюрприз.
— Сюрприза не будет, — ответил ему Чернышев, — я покажу это Кислову.
— Кислову? — изумился Жихарев. — Кислову?
Чернышев холодно пожал плечами. Он не собирался действовать тайком. Бороться следует в открытую. Пусть Кислов подготовится, сформулирует свои возражения.
Жихарев тогда улыбнулся, слушая его наивные предположения, но какая-то тяжесть с его души вдруг свалилась, ему даже стало совестно, как будто до этого он в чем-то согрешил против Чернышева.
…Вспоминая об этом, Жихарев стоял на крыльце, когда в темноте послышались шаги. Шли двое. Ночь скрывала их лица, двигались только голоса под ломкий хруст шагов.
— Тля… сознаю… хлюпик… Но если я между Сциллой и Харибдой… — слезливо заикался мужчина. — Голову с плеч? Рубите. Но если я не умею… Если у меня поляризация… Хотите, я вам рассчитаю обмотку турбогенератора? Без всяких справочников…
Жихарев узнал голос Писарева.
— Ничего, вернетесь, — грустно сказала женщина. — Все уладится. Не стоит мучить себя.
— Не могу… Она и писать перестала.
— Разве на ней свет клином сошелся? — Нежность как-то необычно изменяла голос женщины, и Жихарев никак не мог понять, знаком ему этот голос или нет. — Если она такая…
— Какая? Что вы про нее знаете? — капризно всхлипнул Писарев. — Вы тоже хорошая… Все хорошие… Один я ничтожество.
— Осторожно, — сказала женщина. — Тут ступеньки… Ну, еще.
Заскрипели доски под неверными шагами. Хлопнула дверь.
«Пьян, — подумал Жихарев. — Нехорошо с ним получается».
И он вспомнил, как Кислов, прочитав письмо Чернышева, усмотрел в нем лишь месть за выговор Писареву и за ту критику, которую Кислов учинил на совещании Чернышеву. Напрасно они доказывали ему, что речь о большем, чем личные обиды. При чем тут обиды, если речь идет о судьбах людей, как сделать их жизнь лучше, как быстрее восстановить колхозы! По-старому работать ведь нельзя!
Когда они вышли из кабинета Кислова, Чернышев сказал Жихареву:
— «И на челе его высоком не отразилось ничего…» Безнадежен. Ничему не научился и ничего не понял. Ну что ж, будем делать, что можем, если не можем делать, что желаем…
Так врач приговаривает больного к смерти.
— Безнадежными бывают лишь покойники, — сердито сказал тогда Жихарев. — Кислов должен понять. Ему труднее, чем вам. Он много лет так работал. Ему нужно время.
— Времени нет, — сказал Чернышев.
— Я вижу, вы считаете свою победу обеспеченной.
— А как же, — спокойно сказал Чернышев, — нам с вами, может, и несдобровать, но победа будет за нами.
— Лучше бы ее пропустить вперед.
И Жихарев невесело улыбнулся. Его смутила уверенность, с какой Чернышев причислял его к своим единомышленникам. Он не мог и не умел полностью отделить себя от Кислова, с которым столько лет вместе отвечал за положение дел в районе. Костистое, бесстрастное лицо Чернышева показалось ему бесчеловечно жестоким. Он даже подумал: «Ишь герой, пришел, увидел, победил!» В эти минуты Кислов был ему ближе. Он распрощался с Чернышевым и вернулся в кабинет к Кислову.
Кислов сидел все в той же позе, тяжело опираясь на стол расставленными локтями.
— Если хочешь знать, это все демагогия, — сказал он Жихареву.
— Что все? — спросил Жихарев.
— То, что Чернышев требует, и вообще…
— Что вообще?
— Да многое из того, о чем сейчас шумят. Наши колхозы так не поднять. Самостоятельность, планирование, снижение налогов — все эти поблажки, нововведения не помогут. Одно разорение, и народ распустим.
— Распускать некого, сами разъехались. Теперь людей привлекать надо.
— Я не об этом. Понимать должен. Тут не посулы нужны, а вот, — он стиснул кулак, стукнул по столу. — Мы-то знаем — нереальны все эти сроки и цифры. И нечего заигрывать. Конечно, тут политика. А Чернышев спекулирует на этом, — с ненавистью сказал он.
Он помнил, что откровенность Кислова сперва ошеломила своим бесстыдством: неужто он и впрямь считал, что Жихарев находится под его влиянием и стесняться нечего? Но вслед за тем возмущение отодвинуло все его мысли о себе и своих отношениях с Кисловым.