За выгоном у Покровской трактор засел в пашне так глубоко, что верхние гусеницы затянуло. Пока вызывали подмогу, Игорь вместе с Чернышевым помогал откапывать машину. Подъехал на телеге председатель колхоза Малинин.
— Умные у вас тракторы, — усмехнулся он. — Защищают колхозную пользу. Ждать надо. Разве можно такую землю работать?
— С вас спрос еще больше будет, чем с нас, — сказал ему Чернышев. — Напрасно вы благодушествуете.
Малинин рассмеялся, подмигнул Игорю.
— А мне что? Я на технику сошлюсь. Техника, скажу, подвела.
Но тут же, скинув тужурку, отобрал у Чернышева лопату и принялся копать мелкими, быстрыми взмахами, далеко отбрасывая тяжелые комья сырой земли.
Бригадир подогнал «ДТ», и начали тянуть трактор. Трос лопался, его сращивали и снова тянули.
— Я же говорил, что завязнем. Вот так и работаем, — жаловался бригадир Чернышеву, — сперва завязнем, потом тащим. Конечно, — спохватился он, — такой тенденции нет, чтобы специально вязнуть.
Вытащили под вечер, у «ДТ» порвало сальники.
— Так мы все машины загубим, — сказал Игорь Чернышеву.
Чернышев промолчал.
В Кривицах на полевом стане они увидели трактор с поломанной звездочкой. Это был первый трактор, который Игорь ремонтировал, приняв мастерскую. Своими руками он ставил эту звездочку, подбирал каждую деталь, и вот сейчас этот трактор, не успев наработать и десятка гектаров, стоял распотрошенный, прозрачные струи свежего масла стекали из втулок. А кабина еще пахла краской, и брезент на сиденье был еще чист.
— Потому что за цифрой гонимся! — ругался младший Силантьев. — Требовали качества, а сами… Хоть душа вон, хоть болотину паши, лишь бы цифру добыть.
А чистое масло лилось и лилось на прошлогоднюю вытоптанную стерню. Игорь молча подставил колпак под тягучую янтарную нить.
Чернышев отвернулся, долго смотрел на поле, потом сказал:
— Тут на мотоботе впору работать.
Он пытался шутить, подбадривал, но Игоря его неизменное застылое спокойствие удивляло. Оно не заражало, оно давило. Аварии заставляли Чернышева действовать осторожнее, но не останавливали его, он маневрировал мощными «ДТ», перебрасывал их туда, где появлялось хотя бы несколько гектаров сухой земли, придумывал всевозможные приспособления. За ним, как за моторным катером, вскипала пенистая волна дел, начинали тарахтеть тракторы, на поле появлялись люди, все вроде приходило в движение и быстро сходило на нет так же, как быстро гаснет, разбегаясь, волна, поднятая винтом.
Когда они покидали полевой стан, начался дождь. Он с нудной аккуратностью начинался точно к вечеру, мелкий, холодный, и сыпал всю ночь до утра.
Подойдя к дорожной канаве, Чернышев тщательно обмыл сапоги. Он делал это всякий раз, садясь в машину. Стиснув зубы, Игорь смотрел, как он болтает ногой в канаве и обтирает голенища пучком травы. В его неутомимой методичности было что-то раздражающе-унылое, похожее на этот томительный дождь.
— Безобразие! — вдруг выпалил Игорь. — Калечим машины. Такие машины!
Чернышев принужденно усмехнулся:
— Не в машинах дело.
— А в чем же?
— В людях, в хлебе. Машины сохранить — просто.
— Нет, я не могу так, — сказал Игорь, — не могу я этого видеть. Надо подождать. Мы действуем варварски!
— Приходится на весы класть свой меч, — кривя губы, начал Чернышев, и вдруг, сильно взяв Игоря за плечо, сказал, необычно волнуясь. — Ждать, а сколько ждать? Неделю? Вы ручаетесь за неделю? А может, месяц? Тогда как? Тогда вообще не к чему будет сеять… — тяжело дыша, он отпустил Игоря, долго смотрел в желтую, взбаламученную воду, потом сказал, стараясь вернуться к своему обычному тону: — Помните, как у Островского: «Пити вмерти и не пити вмерти, так все лучше пити и вмерти». Понимаете, что нам грозит, если мы агросроки пропустим? Нет, мы не можем себе позволить… — Он остановился, встретив упрямый, непримиримый взгляд Игоря. — Надо не хныкать о потерях, а искать, как справиться с бедой.