— Жалкая версия. — Лосев громко рассмеялся. — Да кто вам поверит? Да где Сизова до сих пор была со своей разработкой? Нет, каковы ловчилы! — Он заговорщицки подтолкнул Игоря и аппетитно потер розовые, туго обтянутые кожей руки.
Геннадий, пристально глядя на Игоря, сказал:
— Нам поверят. Мы можем легко доказать. А впрочем, вам, товарищ Лосев, мы ничего доказывать не станем. Ваше отношение к работе над «Ропагом» известно. Вы только и делали, что тормозили и мешали. А Малютину мы докажем. Он разберется.
Лосев положил руку Игорю на плечо.
— Малютин не маленький. Он разберется, с кем ему работать, кто его истинные друзья, а кто интригует по всяким личным мотивам. Вы представить себе не можете, Игорь Савельич, что это за компания. Сизова сама признала вас автором, приняла вашу разработку, и вот, пожалуйста… — Он развел руками. — Уж на такое я не считал вас, Вера Николаевна, способной. А вам, Рагозин, стыдно! На поводу у Сизовой пошли. Элементарной порядочности у вас нет. Продать товарища своего…
Игорь не слушал его. Облизнув пересохшие губы, он спросил медленно, с трудом выговаривая каждое слово:
— Вера, ты сама додумалась?
Она опустила глаза.
— Вера! — хрипло крикнул он. — Генька! Чего вы молчите! Семен!
— Я не в курсе, честное слово, — пробормотал Семен.
Игорь схватил Геньку за куртку, рванул к себе.
— Кто-то мне должен сказать. Генька, ты слышишь?
— Да. Да. Она сама. Так тебе и надо. Какого черта ты сразу не отдал! — с яростью сказал Геннадий. — Какое право ты имел увозить с собой? Жахнуть бы тебя за это… — Он с силой ударил кулаком по руке Игоря.
— Бросьте вы, опять за старое, — примирительно пробасил Семен.
Игорь оттолкнул его.
— Выходит, это правда?
— Игорь Савельич! — предостерегающе сказал Лосев.
Игорь отступил, прищурясь оглядел всех.
— Игорь, не нужно, — обеспокоенно сказала Вера. — Это все Генька. Он просто так… Он… он выдумал все это. Ты же сам видел: тут все по твоим чертежам. Геня!
Ее требовательный, тревожный призыв заставил Геннадия опомниться.
— Ладно, Игорь, не стоит, — с усилием сказал он.
Глаза Игоря потемнели. Сквозь прищуренные веки они усмешливо полоснули Веру.
— Врешь! Ты сейчас врешь! — Он повернулся к Лосеву, лицо его стало острым и твердым. — Вы, Георгий Васильевич, против интриг. А знаете, братцы, почему я Вере не отдал?.. Товарищ Лосев, главный механик завода, меня уговорил. В день отъезда пришел я к нему, принес все, и он меня уговорил взять с собой, увезти, не отдавать Сизовой. Я был дурак. Я по-скотски поступил. Правильно, меня жахнуть надо! Только вы, Георгий Васильевич, про личные мотивы молчите. Вам наплевать на интересы завода. Я ваши поступки могу теперь на составляющие разложить…
Что-то кричало в нем: стой! Погоди, что ты делаешь! С острым сожалением мелькнуло намерение выпросить у Лосева инструмент — маленький фрезерный, ножницы, но тотчас он вспомнил и другое, то давнее, позорное, когда он из-за комнаты побоялся выступить на защиту Веры. И, подхлестнутый этим воспоминанием, Игорь заговорил еще резче, рассчитываясь за все.
Лосев улыбался. Он улыбался изо всех сил. Обвинения Малютина ничего не стоили, плевать он хотел на эти обвинения, тот разговор происходил наедине. Можно сказать, что Малютин просто хочет свалить свою вину на него, Малютину выгодно как-то оправдать свой низкий поступок. Мозг Лосева привычно выстраивал контробвинения, защиту, находил нужные аргументы. Но все это происходило само по себе, машинально, не успокаивая, потому что страшен был не Малютин, не этот юнец, страшно было, что они больше не боялись его, Лосева. Страшнее всего было то, что не боялся его сам Малютин, который зависел от него во всем, который собирался с ним работать, который должен был заискивать и делать все, что угодно, чтобы Лосев помог ему остаться, — тот самый Малютин, который всегда отлично знал, что можно, чего нельзя, куда смотреть и кого слушать.
— Вы с ума сошли? На что вы рассчитываете? — сказал Лосев. Тщетно пытался он отыскать в глазах Игоря безрассудную запальчивость или замешательство. Все что угодно, но только не эта спокойная, убежденная непримиримость!
Никто не ответил ему. Они вчетвером продолжали молча смотреть в его лицо. И вдруг в этой схватке произошло что-то, не сопровождаемое ни единым жестом, ни единым словом, — что-то, от чего Лосев съежился, бессильно усмехнулся и, повернувшись, пошел из цеха.
— Ну и сколопендра, — сказал Геннадий. — Здорово ты ему выдал.