— Сверху нацепим портрет Лосева, — сказал Генька. — В обеденный ребята поднесут венки. Никакой возможности нет уже работать на этой развалине, а твой Лосев и не чешется.
— Чего тебя начальство вызывало? — спросил Семен.
— Предложили вернуться на завод.
— Ну?
— Я отказался.
Семен присвистнул. Геннадий уселся на полу, обхватив руками колени.
— Между прочим, это Вера добивалась, чтобы я остался, — сказал Игорь.
Геннадий смотрел на него с необычным волнением.
— Ты это с чего взял?
— Леонид Прокофьич мне ее докладную показал.
Подошел Чудров.
— Вы как же это, — встревоженно сказал он Игорю, — напрочь отказались?
Семен ткнул Геньку кулаком в живот.
— Видишь какая она! Сама написала!
— Это как же так? — недоверчиво продолжал Чудров. — Вы назад поедете?
— Да, поеду.
— В Коркино?
— А Тоня? — спросил Семен.
— Что Тоня, что Тоня! — вдруг вспылил Игорь.
Чудров потянул его за рукав.
— Зарплата у вас там больше или что?
— Не больше! — закричал Игорь. — Да катись ты, не до тебя мне сейчас!
Семен обнял Чудрова за плечи.
— Тихон, друг мой, гулять тебе перед работой надо, плохо ты выглядишь. Резонно?
Чудров пошел к дверям.
— В сомнении все-таки находится, — пробормотал он. Надежда, прозвучавшая в его голосе, возмутила Игоря.
— Никаких сомнений, — жестко и устало сказал он вдогонку. — Это ты в сомнении. А я уезжаю потому, что хочу, потому, что надо.
— Ну что, Тихон? — крикнул Генька. — Вот тебе и шатуны!
— Какие шатуны? — спросил Игорь.
— Да так, был тут один спор. Послушай, Игорь, бывает, ведь, что со стороны виднее. Может человек увидеть себя со стороны?
— Ты о чем?
— Так… вообще. Ну, к примеру, Леониду Прокофьичу может быть виднее?
— Виднее или не виднее, а я его убедил, — сказал Игорь и похлопал Геньку по плечу. — Хватит, братцы, я теперь и сам мало-мало разбираюсь, где голова, где хвост.
Семен любовно посмотрел на него.
— Здорово ты Чудрову вспрыснул! Полный переворот психики.
Геннадий продолжал, думая о своем:
— А бывает так, что и переворот кругом идет, все к лучшему, а для человека уже поздно?
Семен внимательно посмотрел на него.
— Дошел до полной диалектики. Я думал ты рад за Веру.
— Я рад.
— Так чего ж ты киснешь?
— Сам не знаю. Ничего у меня не получается. Вроде все хорошо — и ни к чему. Уеду я, братцы.
— Ну чего он городит, Игорь? — растерянно сказал Семен. — Ну, объясни ему.
В этой комнате, где стояла кровать, на которой Игорь часами лежал, уткнувшись в подушку, а они утешали его, учили жить, работать, — в этой комнате они теперь обращались к нему как к старшему.
«Мы привыкли, что у нас все должно получаться, — думал Игорь, — но не всегда так бывает. Иногда надо уметь отказаться и остаться самим собой».
Тоня была в бешенстве, никогда еще он не видел ее такой. Когда он попытался ее обнять, она, покраснев от гнева, оттолкнула его кулаками в грудь изо всех сил.
Как он посмел отказаться? Не посчитавшись с ней! Наперекор всему! Она чувствовала себя оскорбленной, униженной. Сомнения, которые только что мучили ее, исчезли: теперь для нее существовало единственное, всепоглощающее желание: во что бы то ни стало, любой ценой заставить его подчиниться!
— Но ведь я тебе говорил, — робко оправдывался он.
— Ничего подобного! Ты ничего не говорил, я тебе поверила.
— Ну как же, помнишь…
Он стоял посредине комнаты, противная, потерянная улыбка липла к его губам, как застывший жир. Ему было нестерпимо жаль Тоню, он готов был покорно принять любые ее попреки. И что было хуже всего: слушая ее, он все время ощущал в себе что-то огромное, счастливое, уверенность и спокойствие, накопленные от всех встреч с дядей, с ребятами, с Ипполитовым. И от этого тайного непоколебимого счастья и сознания своей правоты он чувствовал себя виноватым перед Тоней, и даже жестоким, и жалел ее.
— Не помню, ничего не желаю помнить! — исступленно твердила Тоня. — Если бы ты меня как следует попросил, я, может, и согласилась бы. А ты меня ни о чем не просил. Ты не подумал обо мне. Тебе наплевать на меня. Ты эгоист!
Он не выдержал.
— Точно так мне говорил Ипполитов.
— Ипполитов? — Она вспыхнула. — Ну что же! Он по крайней мере… Ты эгоист, эгоист! — злорадно повторяла она.
— Замолчи сейчас же!
— Не замолчу. Ты эгоист!