— Вот тут классовое сознание и проявляется, — степенно рассуждал Семен. — Ты против, а примирился и уехал. А известно тебе такое изречение: принципы не примиряются, а побеждают? Неизвестно. Допустим, у меня, рабочего человека, на заводе разные непорядки происходят. Переметнусь я, к примеру, на другой завод или в колхоз из-за этого? Ни в жизнь. Рабочий человек есть сам себе ответственное лицо… Мы в одну сторону только можем работать, чтобы вперед и лучше.
Они разговаривали рассудительно, без горячности. Семен уважительно выслушивал Чудрова, и от этого Чудров казался Геннадию еще более противным.
Следовало, конечно, вмешаться, оборвать вредные разговорчики Чудрова, навести порядок в его голове, разъяснить, что к чему, почему такие вещи творятся в колхозе, и что это — частное, преходящее явление, и что сейчас, когда партия круто поднимает сельское хозяйство, бежать из колхозов — хуже предательства. Но Геннадий молчал.
Он молчал, чувствуя, что настоящей была лишь его обида за Игоря и чувство вины перед заводом, перед Верой, перед всеми ребятами за то, что Игорь не отдал свое изобретение по «Ропагу».
Уже не первый раз он замечал в себе эту непривычную озадаченность перед трудной сложностью жизни. На заводе, в разговорах, встречах, во всем, что творилось кругом, отовсюду исходил горячий весенний свет перемен, разительных и мужественных. И в этом свете многие его понятия о жизни оказывались слишком простыми, беспечными и законченно благополучными.
Стоя у батареи, он разглядывал на свет сохнущую пленку. Последние снимки — проводы Малютиных. Сидят у них в комнате на чемоданах и тюках, рты у всех открыты, наверное кричат и поют. На подоконнике так и осталась корзина с астрами, которую девчата притащили на свадьбу. На улице прощаются с Игорем Леонид Прокофьич и Юрьев. Черные лица, белые волосы, черный снег и белый автомобиль. А у Логинова черное лицо и волосы тоже черные. Это потому, что они седые. Все не так, как на самом деле. Все, все не так, и Логинов оказался другим. То есть, наоборот, на самом деле Логинов был все эти годы не тем, за кого принимал его Геннадий.
С ревнивым раздражением Геннадий слушал добродушный басок Семена. Ему ничего не стоило сразить Семена — видал, какие дела бывают в колхозах, — значит, мы правильно сделали, послав Игоря… Он повторил этот довод еще и еще раз, прислушиваясь к себе. Ловко. Удивительно ловко он мог извлекать правду оттуда, откуда ему было выгодно извлекать ее! Как сказал этот Чудров? Штукарь?
Когда Семен читал письма от родных из Старой Руссы про то, как люди с ночи становятся в очередь за хлебом, Геня доказывал, что в этом виноваты местные головотяпы. Когда Игорь начинал ныть насчет жилья, Геннадий перечислял ему великие стройки, каналы, гидростанции и показывал фотографии высотных домов. В конце прошлого года на заводе только-только начали осваивать новое производство, как пришел приказ главка: новый заказ снимается. Оснастка, подготовка — все полетело. Геня возмущался вместе со всеми: ухнула премия, снова менять моторы и проводку… Но тем не менее он посчитал своим долгом оправдывать главк, у которого имеются, очевидно, какие-то особенные, государственные соображения. Как же, ему казалось, что он защищает советскую власть. А потом приехал на завод министр и признал, что спланировали безобразно, что рабочие правы и никаких оправданий главку нет.
Но ведь было и другое, и этого, другого, было куда больше. Взять тот же заказ двадцать шесть ноль один, над которым комсомол принял шефство. Никогда еще завод не брался за такие мощные насосы. Игорь, тот уверял, что на нашем оборудовании ничего не получится. Лучшие английские насосы такого типа не дают подобных показателей. А спустя два месяца на испытательном стенде все любовались, безупречной работой опытных образцов. Геннадий даже заулыбался, вспомнив, какое ликование царило тогда, обнимались, целовали сборщиков, качали Трофимова. Вот когда надо было пристыдить Игоря за вечное его недоверие. А Геннадию важно было лишь то, что он оказался прав. Разумеется, лучше верить и тысячу раз ошибаться, чем все встречать с недоверием… Но к Игорю нужен был особый подход, не такой формальный, как у Веры. Недаром на комитете ребята не очень-то поддержали ее. Сейчас ребята по-другому подходят, вдумчивее, с плеча не желают рубить. И можно было как следует обсудить, не ставить райком перед фактом.
Конечно, по отношению к Вере Игорь поступил подло. Не поделиться с ней своим открытием — это просто гадко перед заводом. Как он мог пойти на такое? Ни себе, ни людям. Впрочем, Вера ему тоже насолила. Игорь — парень злопамятный, самолюбивый, вот он и отомстил. И Вере и ему, Геннадию. Для Веры — Геннадий, понятно, соучастник во всей этой истории. Поди доказывай, что он ничего не знал. Не знал он, не знал он Игоря, и Семена не знает. Ничего он не знает. А ведь Семен прав: Игорь все же поехал. Почему он поехал? Испугался? Нет, не то. Игорь не из пугливых… Значит, дорог ему комсомол. Значит, если брать по самому главному разрезу, то он настоящий комсомолец. Но какой же он комсомолец, если он так вел себя на райкоме?