Гром славы двадцать верст подряд,
Все двадцать верст поездки!
Он взял без боя Асхабат
Один, при полном блеске.
Поехал дальше налегке.
И знает бог прощенья,
Чем стал он в племени теке
Под ропот восхищенья.
НАВАЖДЕНИЕ
Призраки с четвертым измереньем
В мир проникли плотным наважденьем.
Как в гипнозе, ходишь и живешь
Среди них ты, слыша их галдеж.
Лица их — сплошные негативы,
Мины их презрительно-брезгливы,
А в глазах, как мысль, мелькает цель,
Людям неизвестная досель.
Одного, другого ненароком
Тронешь, и тебя ударит током.
Мрак включен. Остерегайся впредь:
Ты задел невидимую сеть.
Тут система, ну а мы стихия,
А за нами матушка Россия,
А за нами божия гроза…
Все-таки гляди во все глаза.
ВИДЕНИЕ
Как родился Господь при сиянье огромном,
Пуповину зарыли на Севере темном.
На том месте высокое древо взошло,
На все стороны Севера стало светло.
И Господь возлюбил непонятной любовью
Русь святую, политую божеской кровью.
Запах крови учуял противник любви
И на землю погнал легионы свои.
Я увидел: все древо усеяли бесы
И, кривляясь, галдели про черные мессы.
На ветвях ликовало вселенское зло:
— Наше царство пришло! Наше царство пришло!
Одна тяжкая ветвь обломилась и с криком
Полетела по ветру в просторе великом,
В стольный город на площадь ее принесло:
— Наше царство пришло! Наше царство пришло!
ЧИСЛО
Троица смотрит прямо.
Но сатана лукав.
«Нет! — говорит близ храма.—
Троица — змей-триглав!»
Змей этот смотрит косо,
Древнюю копит месть.
В профиль подряд три носа —
666.
СИДЕНЬ
Все дороги рождают печали…
В чистом поле на груде камней
Он сидит — и вселенские дали
Вкруг него, словно царство теней.
Он встречает прохожего бранью.
А сидит он в чем мать родила,
Потому что когда-то желанья
Обобрали его догола.
Ничего он теперь не желает:
Ни письма, ни ума, ни любви.
Размахнется и камень швыряет —
Отгоняет желанья свои.
Осажденный, как грешник, тенями,
Ранним утром на солнце глядит
И его отгоняет камнями.
— Отойди от меня! — говорит.
«Занесли на бога серп и молот…»
Занесли на бога серп и молот,
Повернули реки не в ту степь.
В тесной клетке под названьем «город»
Посадили дурака на цепь.
И на сон грядущих упований
Он поет, не замечая стен:
— Почивай, проснешься в океане,
В океане места хватит всем.
«Не дом — машина для жилья…»
Не дом — машина для жилья.
Уходиь мать сыра земля
Сырцом на все четыре стороны.
Поля покрыл железный хлам,
И заросла дорога в храм,
Ржа разъедает сердце родины.
Сплошь городская старина
Влачит чужие имена.
Искусства нет — одни новации.
Обезголосел быт отцов.
Молчите, Тряпкин и Рубцов,
Поэты русской резервации.
«Обезумело слово «вперед»…»
Обезумело слово «вперед»,
Обернулось оно человеком,
Что повел за собою народ,
Словно черт в помешательстве неком,
По волнам, головам напрямик,
Распевая ударные песни!..
И в такой он толкнулся тупик,
Что глаза на затылок полезли.
И тогда он увидел народ,
И глаза у народа открылись
Оттого, что у слова «вперед»
На затылке глаза очутились.